* * *
«Да» или «нет»:
Я хочу, чтобы все были счастливы.
Я всегда помогаю людям, не дожидаясь, когда меня попросят о помощи.
Я хотя бы однажды был донором крови.
Я мог бы отдать почку, чтобы спасти жизнь близкого друга.
Я мог бы отдать почку, чтобы спасти жизнь незнакомого человека.
Обычно я искренен.
Я отдаю больше, чем получаю.
Люди пользуются моей добротой.
В большинстве случаев людей можно и нужно прощать.
Сегодня я бы ответила на каждый из этих вопросов совсем не так, как еще год назад. При том что тест составила я сама. Я хотела дать новое определение хищника через выявление причин, по которым люди становятся жертвами. Тест этот был частью моей дипломной работы по судебной психологии в колледже уголовного права. Как сказал Гёте, «на пороге всегда следует задержаться». Я как раз и была на пороге – в шаге от того, чтобы получить все, что хочу.
Вот тот вопрос, которым я задалась бы сегодня:
Смогу ли я простить себя?
Утром была лекция по виктимологии. Не отражает ли эмоциональный склад жертвы «выверты» в голове агрессора, не пребывают ли жертва и хищник в своего рода симбиозе? Профессор привел в пример «синдром избитой женщины», состояние, которое не указано в «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим заболеваниям», но присутствует в уголовном законодательстве. Почему? Мне казалось, я знала ответ.
Утренние занятия изрядно меня взбодрили; мне не терпелось вернуться домой и продолжить изыскания. Чувствуя себя слегка виноватой за то, что мне сегодня опять будет не до Беннетта, я забежала в кондитерскую «Фортунато» и купила ему пиньоли[1].
Моя квартира располагалась на последнем этаже таунхауса в Уильямсберге, в Бруклине. Я жила в респектабельном районе, подальше от всяких хипстеров. Дворничихи-итальянки постоянно мели тротуары, солидные пенсионеры играли в «Фортунато» в шахматы. В квартале от нашего дома находилась мастерская по изготовлению надгробий, где продавали и свежий хлеб. Беннетт называл его «погостным хлебцем». Ходили слухи, что владелец мастерской когда-то работал на мафию. Его подчиненные – среди них не было ни одного младше восьмидесяти – целыми днями сидели на улице перед входом и курили сигары. В кабине фургончика с мороженым играла тема из «Крестного отца». Все было очень культурно.
К моей двери вела винтовая лестница из сорока восьми ступенек. Поднимаясь, я вдыхала этническую смесь ароматов: шкворчащего чеснока – на первой площадке, вареной капусты – на второй, жареных острых колбасок – на третьей, а дальше шел мой этаж, где я никогда ничего не готовила.
Дверь была приоткрыта. Наверное, Беннетт куда-то ушел и просто захлопнул дверь, забыв, как я его просила, подергать сломанную ручку. Собаки могли убежать. У меня их было три: Тучка, пиренейская горная собака, и Честер и Джордж, два бестолковых, приставучих питбуля явно не чистых кровей – я забрала их из приюта для бездомных животных. Собаки были нашим с Беннеттом единственным камнем преткновения. Он говорил, что нельзя тащить в дом всех бродячих псов и спасать их в ущерб моей работе, хотя я всегда подозревала, что ему просто не нравилась собачья шерсть на свитере. Беннетт вечно мерз, даже летом. Он говорил, что страдает синдромом Рейно, при котором сужаются вены в кистях и стопах, из-за чего руки и ноги всегда холодные. Беннетт боялся, что болезнь может развиться и привести к атрофии пальцев. Хотя на моей коже его руки холодными не были никогда. Мне же всегда было жарко. Весной я чуть ли не первая в городе сменяла ботинки на босоножки, я никогда не носила шарф, никогда не простужалась под кондиционером. И это при том что во мне нет ни грамма лишнего веса.
Я открыла дверь плечом, мысленно приготовившись к тому, что все три моих зверя в радостном исступлении бросятся мне навстречу. Открыла и сразу заметила лепестки роз, разбросанные по ковру в коридоре. Неужели Беннетт расстарался? Это было совсем на него не похоже. Человеку, который помнит каждое ваше слово, незачем прибегать к таким дурацким банальностям. Беннетт знал меня и понимал, как никто другой. Он даже прислушивался к тому, что я ему говорила, но как будто заранее знал, что мне нужно: еда в ресторане, музыка или фильм. Разумеется, это знание распространялось и на спальню.
Я наклонилась поднять несколько лепестков и увидела, что это следы собачьих лап. Ну да: я сразу подумала, что Беннетту не свойственны тривиальные романтические порывы. Следы, похожие на абстрактный цветочный орнамент, вели в спальню. Мои приемыши Честер и Джордж залезли в мусорное ведро? Хотя собаки, рывшиеся в объедках и разносившие по дому томатный соус, – еще одна идиотская банальность, которую я отмела сразу. Честер и Джордж были истинными джентльменами, хотя Беннетта раздражали обгрызенные кости, вечно разбросанные по квартире. Каждый раз, когда он спотыкался о кости или игрушки-пищалки, он заводил разговор, что пора бы заняться пристраиванием питбулей или отдать их обратно в тот ужасный восточно-гарлемский приют для животных, откуда я их забрала. Видимо, из-за того, что однажды я сделала пожертвование в местный благотворительный фонд защиты животных, мой электронный адрес попал в их массовую рассылку, и теперь мне почти ежедневно приходят письма с фотографиями и данными о собаках, которым осталось жить считаные часы, если я срочно не приму меры.
Питбулей, Честера и Джорджа, уже собирались усыпить. На фотографии они прижимались друг другу и тянули лапы к зрителю. Я не смогла устоять. В тот же день я приехала в приют. В их учетных карточках было написано «проблем нет». Сотрудник приюта объяснил мне, что это значит: наилучший характер из всех возможных. Они в жизни не сделали никому ничего плохого. Они только дарили любовь и хотели, чтобы их тоже любили. Я заполнила все бумаги, заплатила два взноса за «усыновление», хотя брала собак только на передержку, пока не найду им новый дом, и на следующий день мы с Тучкой приехали на машине и забрали их.
Беннетт не выносил постоянный хаос, создаваемый тремя большими собаками в маленькой тесной квартирке; наверное, он был прав: собаки действительно отнимали изрядную часть моей жизни. Не было ли это желание спасать всех и вся формой патологического альтруизма? Собственно, на этом и строилась моя дипломная работа: я пыталась найти критерии для выявления жертв, чья самоотверженность и участливость настолько гипертрофированы, что, как магнит, привлекают хищников.
Для нормальной жизнедеятельности Беннетту был необходим порядок, а мне – милый сердцу бедлам. Когда Беннетт приезжал ко мне из Монреаля, он всегда аккуратно развешивал в шкафу свои рубашки и брюки, а мои легинсы, куртки из искусственной кожи и майки валялись кучей на кровати. Беннетт всегда ставил грязную посуду в посудомоечную машину и не забывал ее включать, а я оставляла тарелки отмокать в раковине. И что самое тяжкое: он не любил, чтобы собаки спали в нашей кровати. Собаки слушались, но команды он отдавал резче, чем необходимо. И я не раз говорила ему об этом. И не раз задавалась вопросом: как мы все уживемся вместе?
