Подписав протокол допроса, хозяин проводил их до дверей. Там он задержал Калистратова и зашептал ему на ухо. Следователь раздраженно буркнул что-то в ответ и поспешно вышел.
— Вот засранец! — Они уже вышли на улицу, а Андрей Ильич все никак не мог успокоиться. — Терпеть не могу журналистов! Его знакомая погибла, а он только и думает, как бы других обогнать и первым статейку тиснуть. Ну и народ!
К подворотне подъехала милицейская машина, потом «Скорая» и еще какие-то. Из них вышли люди в форме, люди в штатском, люди в белых халатах. Одни направились в подворотню, другие в подъезд. Жаль, мне не видно, что происходит во дворе.
А быстро ее нашли! Мне казалось, что в такой глухой норе она пролежит неделю, если не больше, пока туда не забредет какой-нибудь бомжик. Интересно, для чего там сделали лавочку? Неужели кто-то в здравом уме может отдыхать в таком месте? Это только в хлам пьяная Алиса могла туда завалиться. А за ней и я.
Спрашивается, что я здесь делаю? Не знаю. Может, не зря говорят: убийцу тянет на место преступления? Но ведь раньше со мной такого не было. Добравшись домой в шесть утра, разумнее было бы лечь в постель и спать, спать… Но что-то не давало. Что? Не Лада, нет — Она уползла в свою черную берлогу зализывать раны. Это было что-то совсем другое, какое-то беспокойство. И в конце концов мне пришлось сдаться: выйти из дома и поехать в центр.
Меня так и тянуло во дворик. Там ли она еще? Но что, если меня застанут рядом с телом, как я это объясню? Единственным разумным решением показалось зайти в этот дом — напротив, подняться на площадку второго этажа и смотреть в окно. Стоило мне подумать, что, если до трех часов дня ничего не случится, я поеду домой, как с улицы донесся шум, крики, а еще минут через пятнадцать прибыли менты.
И вот я сижу и жду, чем кончится дело.
После той поездки в Орехово мне стало ясно: Лада не успокоится, пока не уничтожит меня. Рано или поздно это все-таки случится. Но до тех пор я буду бороться. Буду искать Ее везде — и убивать.
И снова передо мной мелькали лица, глаза. Снова километры улиц укладывались под ноги. Плескалась рядом черная глубина, и смех Лады вторил плеску. Девчонка на Гражданке — фальшивая донельзя, накрашенная, как потаскуха. Она что-то почувствовала, может, услышала шаги — было сыро, крупный песок так и хрустел под ногами. Долго стояла у подъезда, не решаясь войти. Наверно, у меня сдали нервы. Не хватило терпения, чтобы зайти с нею в лифт. Ее горло было уже под рукой, но она ударила меня локтем в живот и вырвалась. До сих пор не могу понять, как удалось уйти — через чердак, через другой подъезд, в другой двор.
Сорвалось! Возвращаться туда, следить за ней было опасно. Вдруг она все-таки смогла как-то заметить, разглядеть меня? И все-таки жажда снова пригнала меня к ее дому. Но девушка больше не выходила одна. Утром ее провожал высокий седой мужчина — муж, отец? Вечером он же встречал ее на автобусной остановке.
Мне пришлось сдаться и снова бродить по городу в поисках добычи — как голодному хищнику. Пятый день, седьмой, девятый… Не раз мне попадались похожие девушки — что делать, если какой-то тип лица становится модным, подобные красотки плодятся, как грибы. Но ту, в которой жила Лада, встретить снова так и не удалось. Она пряталась и в то же время была совсем рядом, дразнила и угрожала. С каждым днем мои силы убывали: их забирала Лада, становясь все более и более безжалостной.
Вчера утром на Невском кто-то тронул меня за плечо. Стас Цветков, собственной персоной. Постаревший, потасканный. Облезлая бородка, красные глаза, животик. Сколько мы не виделись, лет пять, шесть? Не меньше. Неужели и ко мне время так беспощадно?
— Привет, Черепах! — Надо же, еще помнит мое прозвище.
— Привет, Стас. Как дела? Где работаешь?
— Да в газетках разных понемногу. То там, то здесь. Не приходилось читать?
Ага, значит, «Дракула в лифте» или как там? — это действительно его работа! А не хотите ли взять у Дракулы интервью? Вот бы он узнал, с кем сейчас разговаривает!
— Как твои «среды»?
— Как всегда — по средам. Приходи. Хоть сегодня. Буду рад. Надеюсь, помнишь: входной билет — пузырь и закуска.
— Помню. Обязательно приду. Пока!
Мы распрощались и разбежались. Разумеется, мое обещание прийти было чистой формальностью. До того ли мне было! Но когда стало ясно, что и десятый день пропал даром, ноги сами привели меня к «Маяковской».
Второй этаж, дверь, как и прежде, не заперта. Ничегошеньки за эти годы не изменилось. Дым коромыслом, гул голосов. Тусовка! Все слоняются из комнаты в комнату, пьют, говорят одновременно. Когда-то мне это нравилось, а сейчас кажется глупым и нелепым.
Стас взял у меня банку паштета и бутылку кагора, протянул взамен чистый бокал и подтолкнул в гостиную.
— Знакомимся самостоятельно. Тем более половину этой саранчи я и сам не знаю.
Ко мне подходили, здоровались, подливали, чокались. Пить не хотелось. Имена кружились и сталкивались: Марина, Слава, Иван Ефремович, Саша… Уже через секунду вспомнить, кто из них кто, было невозможно. От шума и табачного дыма разболелась голова. Голос Лады — резкий, пьяный — звенел:
— Я вернусь не раньше трех, когда матушка уже встанет на уши и выпьет ведро корвалола…
Какого еще корвалола? Голос доносился из-под пальмы. На диване сидела девчонка лет пятнадцати, пьяная до невозможности. Она отхлебывала из бокала вино и разговаривала сама с собой.
Меня будто обожгло ледяным пламенем. Она! Светлые длинные волосы, серые глаза, высокие скулы… Такой Лада была классе в восьмом — именно тогда, когда моя симпатия и дружеские чувства превратились в темную страсть.
Мимо проплыл, покачиваясь, Стас. Мне удалось поймать его за рукав.
— Стас, это кто там под пальмой чертей ловит?
— Где? А… Это Алиса. Скотский доктор. Учится на ветеринара. Та еще сучка! Если у тебя нет страховки, лучше не подходи — покусает.
Стас, рассмеявшись своей немудреной шутке, удалился. Мое тело кололи сотни иголочек, как будто внутри взорвалась цистерна шампанского. Девчонка притягивала как магнит. Неужели само провидение послало мне Стаса, а потом заставило прийти сюда? Стас назвал ее сучкой… Это не может, не может быть совпадением!
Наконец она заметила, что не одна, и начала жаловаться на своих родителей, особенно на мать. У меня волосы встали дыбом от ее слов, особенно когда она сказала, что смерть моей матери — для меня же крупная удача. Ну и чудовище! Родители, видите ли, ее обижали с детства. Дура, радуйся, что они у тебя вообще есть.
Девка разошлась не на шутку: топала ногами, вопила, что отомстит за все, что спляшет на их похоронах. Тут она, видимо, отравилась собственным ядом и убежала в туалет блевать. Бог не фраер! Какими противными ни были ее родители, думаю, им тоже было с ней не сладко.
