Камера снимает заветную струйку.
Насладившись видом, камера поднимается на маму. А мама между тем горько плачет. Это выглядит непонятно и неожиданно.
Он: Ты что?
Она: Я боюсь.
Он: Чего ты боишься, глупенькая?
Она: Его боюсь. Я ничего не знаю. Я даже не знаю, с какой стороны к нему подойти.
Он: Не бойся. Он тебя не укусит, потому что нечем еще.
Она: Перестань шутить, дурак! (истерика не за горами) Тебе хорошо с твоей камерой. А мне что делать?...
Он: Подержать камеру. Смотри и учись.
Камера переходит из рук в руки и показывает, как Он довольно ловко пеленает ребенка. В результате на столе оказывается туго перевязанный сверток.
Она: Круто. Давай ты будешь ему родной матерью.
Он: Не могу. У меня молока нет.
Она: У меня тоже нет. Ты где научился так лихо детей пеленать?
Он: В книжке все нарисовано.
Она: А он не задохнется?
Он: Нет. А ты почему шепотом говоришь?
Она: Не знаю... Мне страшно.
Он: Дай мне камеру и возьми его на руки.
Она: Я боюсь. Сам бери.
Он: Хорошо.
Он берет ребенка на руки и разворачивает лицом к камере.
Он: Ну, как? Похож?
Она: (улыбаясь сквозь слезы) Не очень.
Он: Я тебе дам «не очень». Одна лысина чего стоит.
Она: Да. Лысина похожа.
Он: Теперь перестань выделываться и возьми его на руки. Пора кормить.
Она: У меня камера.
Он: Так выбрось ее к чертовой матери!
Она: Я боюсь...
Он: Убью!
Она: Ну ладно. Я попробую. Только ты поддерживай, ладно?
Он: Да. Я здесь. Выключай эту шайтан-машину.
Далее под музыку идет клип, который можно назвать «быт грудничка на останках своих родителей» Кормежки – крик – пеленание – гуляние – ночные тревоги – и снова, и снова, и снова, в убыстряющемся темпе. Островки умиления в океане забот.
Когда-нибудь музыка кончается, и кино продолжается дальше.
Рюмочная. Присутствуют старые корешки и счастливый отец.
Илюнчик: А я ей говорю: поехали в Сочи!
Петрович: А она?
Илюнчик: Она говорит: на хуй мне твои сочи, вези меня в Прагу. Прикинь... В Прагу! Я говорю, а может, тебя в Антарктиду завезти, и бросить, чтобы тебя там моржи затрахали.
Петрович: А она?
Илюнчик: А она: уж лучше моржи, чем ты, когда пьяный.
Он: Мужики. Знаете, за что я вас люблю?
Петрович: Ну?
Илюнчик: Слышь, Петрович, он нас любит.
Он: За то, что вас пеленать не нужно. И по ночам вы не орете.
Илюнчик: Это я по ночам не ору?! Поехали на Тишинку и спросим у соседки с первого этажа. Она тебе расскажет, как я вчера по ночам не орал.
Петрович: А я, Андрюш, не поверишь... Каждую ночь во сне... Того...
Илюнчик: (отодвигаясь) Я давно подозревал.
Петрович: И правильно.
Илюнчик: Так что ты нас не люби. Ты жену люби.
Он: Некогда мне ее любить. Мелочь все силы забирает.
Петрович: Но он же спит когда-нибудь?
Он: Не помню.
Петрович: А ты сядь в засаду и подожди, пока заснет. А потом жену люби.
Он: Тебе легко говорить. Теоретик, блин.
Илюнчик: Семь бед – один ответ.
Петрович: Наливай.
Камера гаснет.
Она, под торшером, с ребенком.
Он: Так тихо, что можно оглохнуть.
Она: Тише говори, а то опять заплачет.
Он: Хорошо.
Она: (устало улыбаясь) Ты бы выключил камеру. Я такая страшная сейчас.
Он: Нет. Ты самая красивая.
Она: Да брось ты. Постарела, наверное, лет на десять.
Он: Просто повзрослела. Твое детство перекочевало в Мыша, поэтому тебе так кажется.
Она: Представляешь, у меня спина болит. Я раньше думала, что это только у стариков бывает.
Он: Положи его в кроватку, и мы займемся твоей спиной. Я учился массажу у старика Камасутрыча.
Она: Да уж, помню, помню.
Он: Как то ты это плохо сказала. По стариковски.
Она: А я и есть старуха. Разве незаметно? Когда мы этим в последний раз занимались?
Он: Вот именно. Когда?
Она: В прошлой жизни.
Он: Давай наверстаем.
Она: Я спать хочу.
Он: Ну вот... Опять... (вздох) Разлюбила...
Она: Никогда. Я тебя люблю еще больше. Дядька противный...
Он: Давай хоть спину разотру.
Она: Давай. Только Мыша уложу и умоюсь. Лишь бы он не проснулся...
Она лежит на кровати, свободная от камеры рука гладит ей спину.
Она: Можешь считать до пяти... Я засну на трех с половиной.
Он: (медленно) Один. Два. Три...
Она: (сонно) Ты поезжай в субботу с Петровичем и Илюнчиком. Найди себе какую-нибудь девку и трахни... Только мне потом не рассказывай.
Он: А ты от меня не уйдешь?
Она: Не уйду. Тебя слишком много, чтобы одной мне досталось.
Он: Никогда не уйдешь?
Она: Проще будет умереть. Я тебя так люблю... Только если деньги кончатся.
Он: Совсем?
Она: Совсем. Пока будет хоть немножко – не уйду. И еще... Не пей, пожалуйста.
Он: Совсем?
Она: Много не пей. У нас в роду это типа проклятья. Все спивались. Ты уж пожалуйста, не спейся, ладно... И меня не спои.
Он: А гулять, значит, можно?
Она: Сколько хошь...
Он: А тебе ведь нельзя. Я в этом смысле обычный жлоб. К столбам не ревную, но если изменишь – выгоню.
Она: Ну и дурак. Повзрослеешь – перестанешь.
Он: (останавливаясь) Ты что, хочешь сказать...
Она (садясь и разворачиваясь) Я хочу сказать, что мне даже думать о других мужиках тошно. Это во-первых. Во-вторых, одного твоего слова достаточно. Тебе нужна моя верность – ты ее получишь. Для меня это нетрудно, честное слово. Особенно сейчас... А в третьих, господин массажист, вы меня таки достали вашими ручками и я требую немедленно похерить разговоры и заняться делом, пока это маленькое чудовище не захотело поучаствовать... Гаси камеру, я теперь стесняюсь...
