Книга Ганнибал. Один против Рима - Гарольд Лэмб

«Вы должны научить меня тому, что принято в этом доме»

Когда Ганнибал приблизился к воротам Карфагена в 202 году до н. э., он вошел почти в незнакомый ему город. Он оставил этот город девятилетним мальчиком, последовав за своим отцом. Возможно, он помнил улицу и сад на вилле Баркидов, а также коридор, который вел к молитвенной нише на террасе, обращенной на восток. Только в этой укромной части жилища он мог побыть теперь наедине с собой. Во всех других местах к нему льнули люди, желая заглянуть ему в лицо, потянуть за рукав и прошептать вопрос, узнать что-то от человека, который так долго был судьбой этого города.

Ганнибал покинул последние вооруженные силы у казарм Хадрумета, где войска гарнизона оставались с отставшими солдатами из Замы и транспортными судами. Оттуда совет отозвал его почти сразу, и он попал в чуждые ему пределы великого города, незатронутого конфликтом. Была ли жива его жена, чтобы встретить его, неизвестно, но его сына не могло быть в живых. Его окружали незнакомые лица родственников и политиков, которые поддерживали дело Баркидов, — они толпились в передней его дома, и иногда ему было труднее понять их отрывистую речь, чем греческий язык утраченной Великой Греции. Когда он, оставив толпу, собрался уйти на свою террасу, ярко окрашенные кирпичные стены вокруг показались ему менее реальными, чем жившие в памяти крыши вокруг Тифаты или освещенные солнцем колонны храма Юноны Лацинии.

Ганнибал снова был вынужден играть двоякую роль. Он стал более молчаливым, взвешивал каждое слово, прежде чем произнести его. Он был убежден в одном: война осталась за его плечами и за плечами его города. Необходимо было смотреть вперед, думать о том, чего можно было добиться без армии. Однако, хотя западные нумидийцы были разбиты и отброшены в горы, население города смотрело на него как на своего военачальника, способного мобилизовать какие-то скрытые ресурсы, чтобы одержать победу, которая освободит их от условий мирного договора.

Однажды в совете Ганнибал потерял самообладание и поднялся на трибуну, на которой стоял какой-то молодой аристократ из группировки Ганнона и призывал сограждан вооружиться для защиты своих стен и скорее получить своих боевых слонов и триремы. Ганнибал схватил оратора за руку и стащил с трибуны. Раздались возмущенные крики, и суффет жестом велел Ганнибалу вернуться.

Ганнибал взошел на трибуну.

— Я прошу прощения. Когда я покидал Карфаген, я был девятилетним мальчиком. Сейчас мне больше сорока пяти лет. — Он взял себя в руки и попытался пошутить. — Видите ли, я знаю кое-что о военных лагерях, но незнаком с вашими правилами. Вы должны научить меня тому, что принято в этом доме.

Добившись внимания, он бросил вызов.

— Рим тоже пострадал. Какие условия вы бы хотели поставить ему, если богам было бы угодно распорядиться так? Не слишком много дней прошло с тех пор, как большинство из вас пребывало в страхе перед огромной катастрофой. Какие гарантии вы имели тогда, что город будет сохранен для нас без того, чтобы здесь сидел римский проконсул и управлял вами? Имеющиеся у нас запасы не могут удовлетворить наши потребности. Одумайтесь! Вы знаете все условия. Радуйтесь им и принимайте их. Они уже не могут измениться, разве что к худшему.

Его обращение привело к тому, что совет принял условия мира. Но это добавило ему врагов среди большинства олигархов. Разница точек зрения воина без армии и гражданских властителей города очень скоро стала очевидной.

По прошествии пяти месяцев, то есть в начале 201 года до н. э., взаимный обмен военнопленными был произведен, все расходы на армию Сципиона выплачены, и договор подписан и освящен согласно римской традиции. Последние римские войска вышли в море из Кастра Корнелии и Туниса. Сципион, теперь уже Сципион Африканский, поставил жесткие условия, но досконально выполнил собственную их часть. Он оставил Карфагену власть «в пределах, существовавших во времена моей высадки в Африке». Ганнибал с уважением отнесся к выдержке своего великого противника. Наверное, ему показалось едва ли не чудом, когда хорошо знакомые знамена римских манипул понесли на транспортные суда, отправляющиеся в Сицилию. (Армия потребовалась для карательной экспедиции против Филиппа Македонского.)

Тем не менее подходило время первой выплаты контрибуции — около 16 000 фунтов серебра в слитках. Немного серебра в монетах оставалось в казне, и административный Комитет ста оказался перед необходимостью собрать огромное количество слитков, в то время когда из Испании стало приходить меньше серебра, а внешняя торговля за морем все еще была в беспорядке. Комитет ста (порой это был Комитет тридцати) вынес решение о налоге на личное состояние, чтобы раздобыть серебро. Это, в свою очередь, вызвало гневный протест и возмущение многих в собравшемся совете.

Налог для выплаты контрибуции попирал традиции. Во время мирных периодов в прошлом правительство Карфагена обычно расплачивалось за счет таможенных сборов и поступлений от торговых монополий. Главные магистраты взимали только символическую плату. (Даже сам Аристотель оценивал это правительство как хорошее, ни разу за всю свою историю не проявившее жестокостей тирании.) Во время военных кризисов Карфаген слишком поздно принимался увеличивать свои вооруженные силы, чтобы укрепить свои позиции в Испании и армию Ганнибала в Италии. Тогда взимали налог на прибыль. Теперь Комитет ста требовал ввести налог на капитал, который неизбежно ударит по самым состоятельным гражданам.

Один из них выступил против этого налога, заявив, что это невыносимые тяготы. Ганнибал рассмеялся.

— Господин Ганнибал, сын Гамилькара, — вскричал оратор, — забавляется, видя наши слезы, в то время как мы страдаем от невзгод по его милости.

Ганнибал поднялся со своего места.

— Я не забавляюсь. Я смеюсь, видя, как вы плачете из-за таких незначительных трудностей. Вы, свидетели гибели вашей армии и флота и конца мощи Карфагена, теперь льете слезы по поводу потери части вашего личного богатства.

Тогда, а может быть позже, он попытался разъяснить свою точку зрения совету. О его речи стало известно только по отдельным фрагментам, дошедшим через вторые руки. Очевидно, этот человек, который всегда был воином, выступил с предостережением. Карфаген, по его мнению, опирался в древние времена на торговлю с другими народами. Таким образом ему удавалось сначала оставаться вне политики. Но оказалось, что невозможно торговать с другими народами, не вступая в отношения с их правительствами. Карфаген не мог заниматься лишь торговлей и более ничем. Он хотел мира как защиты и в то же время ничего не предпринимал для его сохранения.

— Ни одно великое государство не может долго пребывать в состоянии мира, как внешнего, так и внутреннего.

Ганнибал предупредил своих слушателей, что перед Карфагеном стоит задача выживать в окружении других воинственных народов Африки. В свете этой новой задачи невозможна неприкосновенность личного богатства.