Невозможно! Набор бессмысленных фраз. Валентности, элементы. Разве не то же самое происходит с карабином? Ржавчина въелась в металл ствола. Интересно почему? Кислород, взаимодействуя с железом, образует окись железа. Или это закись железа?
Так или иначе, воздуха – чертова уйма, а стали – дьявольски мало. Поэтому воздух побеждает сталь. Да уж, с таким ответом экзамен не сдать.
Эвик бросил книгу. Слишком жарко, чтобы читать. К тому же он не в духе. Растянувшись на кровати, Эвик взглянул на фотографию жены.
«По крайней мере, она меня ждет», – подумал он, почесывая щетину.
Конечно, в том, что он оказался здесь, была и ее вина. Если бы не ее дурацкие амбиции…
Снаружи тучи, набухшие от влаги, по-прежнему не хотели проливаться дождем. Туземцы работали и ругались…
Эвик, и так худощавый, сбросил пять килограммов. Целыми днями он только и делал, что стоял над душой у сельжан и криками заставлял их работать. За неделю тысяча туземцев выполнила объем работ, на который у троих землян ушел бы один день.
Крича, понукая и запугивая, в конце концов он добился своей цели. Сельжане взрыхлили поля и посеяли семена. Они упорно величали его господином, зная, что это его бесит.
Упоминания дьявола сельжане-атеисты воспринимали как развеселую шутку: они и представить себе не могли кого-то величественнее самих себя. Тыкая Эвика носом в его глупости, они получали огромное удовольствие.
Через месяц Эвик отказался от идеи делать полевые заметки.
Мысль о том, что он практикуется в софистике на толпе невежд, вызывала у него крайнее раздражение. Еще через месяц он с трудом сдерживал себя. Каждый раз, выходя в поле, он боролся с желанием расквасить пару-другую физиономий.
В довершение ко всему туземцы отыскали у него еще одно слабое место.
– Где ваши женщины? – однажды спросил Эвик у сельжанина – просто из любопытства.
– В деревне, господин, варят пиво.
– Не называй меня господином. Ты действительно считаешь женщин низшими существами? – спросил Эвик, чувствуя себя ученым-первопроходцем.
– Все женщины – сволочи, господин. – Туземец посмотрел в лицо Эвику и улыбнулся.
– Ты говоришь о своей жене?
– Не только. Я говорю обо всех… всех женщинах, господин, на всех планетах. Женщины – главная причина ранней смертности среди мужчин. Женщины, господин… – И туземец с воодушевлением продолжил речь, брызгая ядом.
Месяц назад Эвик бы отшутился. Но сейчас он почувствовал себя уязвленным.
– А чем занимается твоя женщина? – неожиданно спросил туземец.
– Ну уж точно не тем, о чем говорил ты.
– Ага! – многозначительно произнес туземец. – Понимаю, господин.
– Нечего тут понимать! – взвился Эвик. – Моя жена на Земле, там, откуда она родом.
– Ясное дело, господин, – сказал туземец и понимающе усмехнулся.
– Черт бы тебя побрал… – Эвик задохнулся от возмущения и зашагал прочь. Ненависть преследовала его, словно ревущий поток.
Эвик яростно хлопнул дверью. Пушок спрыгнул с кресла и убежал в другую комнату. С некоторого времени кот стал избегать хозяина.
Эвик прошел в спальню, взял кусок наждачной бумаги и принялся начищать ствол карабина. Ржавчина все глубже въедалась в металл – и внутри, и снаружи. Все бесполезно.
Он отбросил винтовку и принялся ходить из угла в угол. Со двора донеслись голоса туземцев.
– Все расы отвратительны. Только одна нормальная – наш народ!
– Я ненавижу всех наших. Но пришлых ненавижу сильнее. Мы-то хоть, по крайней мере, народ!
– Заткнитесь! – завопил Эвик и запустил учебником химии в стену. Черт с этими валентностями и обменными электронами! Главное – вырваться с планеты прежде, чем он сорвется и перебьет несколько тысяч туземцев.
Тучи совсем отяжелели от влаги, грозя вот-вот разразиться дождем. Но они все еще чего-то ждали и не роняли ни капли.
Эвик думал о туземцах планеты, о миллионах сельжан, ненавидящих его, пришлого чужака. Они были единым целым. Они ненавидят друг друга, но они – общность. А он одинок.
«Господи боже, – подумал он, – как смеют они ненавидеть меня? Меня, землянина!»
И тут он вспомнил, что туземцы не верят в Бога.
На четвертый месяц семена взошли и поля зазеленели молодыми побегами. Теперь Эвик тратил вдвое больше сил, заставляя туземцев пропалывать сорняки.
– Переходим на новое место, – прохрипел он. После нескольких месяцев ора его голос охрип.
– Поразит ли нас Бог господина, если мы ослушаемся? – с издевкой спросил один из туземцев.
– Вряд ли, – ответил Эвик. – Но это не значит, что можно бездельничать.
Мимо промчался Пушок в сопровождении трех туземных зверьков.
– Кис-кис, – хрипло позвал Эвик. Пушок не отреагировал. Сблизившись со зверьками, кот перестал ночевать в доме.
– Не оставляйте сорняки на полях, – напомнил Эвик. – Иначе они пустят корни. – Он вяло поднял руку и указал на одного из туземцев. – Ты. Убери вон ту кучу.
Туземец неохотно поднял охапку травы и отнес к краю поля, рассыпав по дороге большинство сорняков.
– Молодец.
Сельжане раздражали Эвика как никогда, но вспышки гнева, свойственные первым месяцам, возникали все реже. Он слишком устал, в том числе – злиться.
– Продолжай, – велел он.
– Слушаюсь, господин, – ответил насмешливый голос. Эвик даже не обернулся.
Он отпустил всех на час раньше и вернулся в Колониальный Дом.
С этого дня он решил не бриться. Бритье порождало ненужные проблемы, так почему бы не отпустить бороду. Он прошел на кухню и открыл банку солонины.
За едой он задумался, примет ли его желудок местную пищу. Консервированная диета окончательно опостылела.
Эвик открыл дверь и позвал Пушка, но тот не показался. Эвик позвал снова. На этот раз кот выбежал из кустов, но, увидев Эвика, зашипел и нырнул обратно.
«Кот покинул мою группу», – констатировал Эвик.
Он вернулся в спальню. Там царил беспорядок. С некоторых пор Эвик перестал заниматься уборкой. Подняв с пола заплесневевший учебник химии, он смахнул с него пыль и положил поверх фотопортрета Джанет, лежащего на столе лицом вниз. Расправляя одеяло на кровати, Эвик споткнулся о карабин. Он наклонился, чтобы поднять его, но изъеденный ржавчиной ствол переломился пополам.
– Господин! – донесся голос из окна. – Можно, мы вернемся к ненавистным женщинам?
– Можно, – ответил Эвик. – Делайте что хотите. И не называйте меня господином.
– Хорошо, – сказал туземец.
Эвик удивился. Туземец не прибавил «господин». Изменилось отношение? Трудно утверждать точно, но ему показалось, что так и есть. Они ненавидели его всеми фибрами души. Но, должно быть, он проявил себя. Безграничная, всеобъемлющая ненависть сообщества к чужаку исчезла.
