Можно начинать искать? — спросил Ян и ринулся в лес, зашуршал палой листвой, как собака, вынюхивающая дичь.
Борис бросился направо, принялся пинать листву, под которой могли прятаться грибы.
— Тут могут быть боровики, — сказал я. — А они большие и растут полянами, их точно не пропустишь…
— А-а-а! — крикнула Гаечка, идущая впереди. — Смотрите — это ж «поляк»! Прям на тропинке!
Ее окружили парни. Саша торжественно вытащила нож и совершила акт обезшляпливания гриба. Показал добычу нам.
— А точно оно съедобное? Странное какое-то, — с сомнением произнес Игорь. — И синее. Я в южных грибах не очень-то секу. Другое дело — Подмосковье…
— Точно! Это польский гриб, что он синеет — нормально, — поручилась Гаечка, кинула гриб в корзинку и принялась разгребать траву. — Где один, там обычно есть и другие.
Все разбрелись по поляне, нагнулись и принялись рыскать, как мышкующие лисы. Поддавшись азарту тихой охоты, я тоже отправился на поиски. В номинации «первый гриб» победила Гаечка, но остались еще номинации «Самый большой нечервивый гриб» и «Поляна боровиков». Но только я сунулся в траву, как обнаружил гору мусора, на которой колосились поганки.
Прошел чуть дальше, увидел куски чашек и тарелок, тряпки и что-то черное жидкое, похоже, машинное масло. Остановился и крикнул:
— Эй, народ! Сюда мусор свозят, пойдем дальше. Если сожрем эти грибы, у нас жабры вырастут или что похуже.
Подошла Гаечка, с тоской посмотрела на гриб.
— И что его теперь, выбро…
Ее прервал душераздирающий крик Яна, ушедшего далеко вперед. Все повернулись на крик. Ян бежал к нам, выпучив глаза. Прибежал, весь трясется, руками размахивает.
— Там… там… В мешке! Шевелится, стонет! Труп!
— Труп стонет? — вытаращил глаза Барик.
Мы с Ильей переглянулись.
— Пойдем смотреть? — прошептал друг.
— Да ну на фиг! — воскликнул Кабанов.
— А вдруг… помощь нужна? — пролепетала Гаечка и сделала шаг назад.
— Ты уверен? — спросил я у Яна, тот закивал.
— Да! Мешок. Большой. Как раз тело влезет. Шевелится и стонет! Страшно — жуть.
Может, ему показалось на фоне моих россказней про постапокалипсис и Бешеного Макса. А может, и правда в мешке что-то живое. Или кто-то.
В голове вихрем пронеслись предположения. В любом случае, надо посмотреть, что там.
Глава 25
Лаки
— Кто со мной на разведку? — спросил я. — Если оно стонет, то сто пудов не набросится.
Гаечка мотнула головой и попятилась. Илья шагнул ко мне. Барик поднял бревно, непонятно только зачем, направил его на Яна.
— Веди!
Тяжело вздохнув, Ян сжал в кулак дрожащие пальцы и побрел по грунтовке, и мы по сторонам, как телохранители, остальные — дальше. По обе стороны от дороги высились кучи мусора, в том числе строительного, уже поросшего травой. Шли мы метров сто, наконец Ян остановился и указал направо.
— Там.
Все замерли, навострили уши, чтобы услышать стоны, но было тихо. Ветер шелестел подсыхающими листьями, вдалеке орала сойка, что-то мелкое шуршало в кустах.
— Точно там, — с сомнением пробормотал Ян. — В канаве… Мешок…
В этот момент донесся тихий стон, от которого мороз побежал по спине, а горло сжал спазм.
— Вот! — прошептал Ян, пятясь.
Такой придушенный стон могло издать только умирающее существо. Воображение нарисовало изломанного окровавленного человека с проломленной головой… бр-р!
— Идем смотреть? — Илья казался равнодушным, только враз охрипший голос выдавал волнение.
Я первым сошел с дороги. Шаг в направлении звука. Еще шаг. Показался кусок мешковины. Я обернулся. Все смотрели на меня с ужасом и надеждой. И тут стон повторился. На этот раз тише. Ноги вросли в землю, но отступать было поздно. Задержав дыхание, я сделал два шага вперед и замер над небольшим мешком, куда труп взрослого точно не влезет, а вот младенец… Неужели младенец⁈
Есть же кукушки, которые выбрасывают своих детей, не в силах принять ответственность за смерть, а так не видел — значит, не было. Мешок был завязан бечевкой. Сев на корточки, я перерезал ее, заглянул внутрь и увидел щенка… Щенков, целый выводок. Маленьких, бурых, только родившихся. Причем те, что сверху, не подавали признаков жизни.
— Кто-то выбросил новорожденных щенков, — сказал я с неким облегчением, хотя приятного было мало.
Обошел мешок, взял его с другого конца и высыпал содержимое на траву. Восемь штук, все слепые, но довольно крупные, некоторые уже окоченели и начали попахивать. И какой из них живой?
Подошел Кабанов, сжал горло рукой.
— Господи…
И тут один щенок заскулил и конвульсивно дернул лапами. Сколько же они так лежат? Точно больше суток, раз трупный запах появился. Я схватил живого щенка, эдакий бурый комок со свалявшейся шерстью. Оказавшись в руках, найденыш разинул пасть и заскулил.
Всхлипнув, Ян бросился к трупикам, принялся их тормошить, чтобы среди них найти живых. Боря присоединился к нему, ох хлюпал носом и размазывал слезы по лицу.
— Вот же уроды! Те, кто их убил. — бормотал Ян. — Все мертвые!
Мальчик, который свежевал котов, чтобы не умереть с голоду, так искренне страдает над мертвыми щенками! А ведь его чуть не убили из-за тех котов. Хорошо, что я в нем не ошибся.
Боря поднял одного щенка и сквозь слезы прохрипел:
— Этот еще теплый! Сделайте что-нибудь!
Он протянул мне щенка с таким видом, словно я — Джон Коффи, и могу его оживить. Я подержал трупик в руках, присмотрелся к нему и покачал головой:
— Немного опоздали, он уже не дышит.
Отказываясь принять неизбежное, брат топнул и воскликнул:
— Надо сделать хоть что-нибудь! Ну а вдруг!
Боря отошел в сторону и принялся проводить реанимационные мероприятия: надавливал на грудную клетку щенка, разводил-сводил лапки, как утопленнику.
Друзья обступили лежащих на траве щенков и смотрели на Яна молча.
— Бабушка их топит, — буркнул Барик, — ну, чтобы не мучались.
— Садистка твоя бабка, тьфу! — воскликнула Гаечка, забрала у меня щенка и принялась баюкать, как младенца, он так ослаб, что даже не шевелился.
— Че это садистка? — Барик растерянно огляделся. — Они ж быстро… того. Не мучаются.
— Он голодный, — шептала Гаечка. — Надо его покормить.
— У меня пирожки есть с мясом, — сказал Димон Минаев.
— Дурак, что ли? — Ден покрутил пальцем у виска. — Он же маленький, сдохнет. Ему
