тренироваться, если собираешься дойти до финала.
Деккер:
Великолепно. Ты был невероятен каждую минуту каждого периода. Поздравляю с выходом в плей-офф!
Алкоголь льется рекой в «Аду Данте», месте, в котором мы зависаем после игры. В баре темно и многолюдно, но нам все же удается устроиться в задней части. Официанты знают, что мы обычно заказываем и как шумно предпочитаем праздновать, но при этом им также известно о щедрых чаевых, которые мы оставляем.
Я откидываю голову на спинку дивана и прикрываю глаза. Пока два сообщения все еще звучат в моей голове, я вытягиваю ноги и скрещиваю лодыжки.
Странно, но одно послание полностью затмевает другое. Впервые что-то вытягивает весь негатив.
– Эй, капитан? Ты в порядке?
Я смотрю на улыбающегося Катцена, который устраивается напротив.
– Я на полпути к тому, чтобы напиться, так что все нормально.
– Разве не все мы пришли сюда за этим? – Он противно смеется.
– Ты сегодня сделал несколько потрясающих сейвов[22], Катц.
– А я давно не видел, чтобы ты так играл. – Он подносит бутылку пива к губам и устраивается на своей стороне кабинки точно в такой же позе, как я. После этого он, склонив голову, изучает меня внимательным взглядом.
– Что? – спрашиваю я.
– Что случилось? Нашел решение своих жизненных проблем? Встретил Мессию? Полакомился хорошей киской, которая прочистила не только твои трубы, но и голову?
– Господи, – отзываюсь я сквозь смех и просто качаю головой, не обращая внимания на грубость нашего вратаря.
– Что бы это ни было, так и продолжай. – Он громко стукает ладонью по столу, отчего я вздрагиваю. – Суеверия и прочее дерьмо.
– Отвали.
– Нет, я серьезно. Классно собраться вместе и отпраздновать без того, чтобы кому-то из нас приходилось присматривать за тобой, волноваться, что ты дашь по лицу какому-то выведшему тебя из себя чуваку.
– Ага. – Честно говоря, я не знаю, как на это ответить. Неожиданно я осознаю, как мое безрассудное поведение сказалось на команде. Неужели все было настолько плохо, что после каждой игры кому-то из них приходилось играть роль няньки? Даже после тех матчей, в которых мы побеждали?
Черт. И все же они поддерживали меня.
Это было видно по подбадривающим толчкам, что они давали мне с тех пор, как на прошлой неделе в раздевалке я поздравил их с победой. Так вот чем отличается этот вечер? Тем, что я тоже могу праздновать? Тем, что я могу поверить, что хорошо сыграл и привел свою команду к победе?
Динамика, товарищество, все мы вместе. Я должен чувствовать себя виноватым. Черт. Сложно это принять.
Катц кричит что-то еще, но я, отвлеченный собственными мыслями и шумом, царящим в баре, пропускаю его слова мимо ушей.
– Что? – спрашиваю я, когда Мейсен подбегает к нашему столику.
– Да, черт возьми! Мы вышли в плей-офф! – долго и протяжно кричит он на все помещение и пододвигает к нам две рюмки. – Шоты!
Я смеюсь вместе с ним. Пью вместе с ним. Но все это время я думаю о том, что сказал Катц, и задаюсь вопросом, почему сегодня играл по-другому.
Но глубоко внутри я уже знаю ответ.
На льду все еще чувствовалось напряжение, просто не такое тяжелое, как раньше.
Я все еще испытывал чувство вины за то, что я, а не Джон, вышел в плей-офф и открывал шампанское в раздевалке. Тем не менее я начал видеть жизнь вокруг себя.
Сообщение Деккер смягчило возмущение, вызванное тем, что написал мне отец.
Столько изменений за столь короткое время, но, господи, как же хорошо я себя чувствую. Намного лучше. И это отразилось на игре. И на общении с товарищами по команде. Грусть, вина, злость и боль никуда не делись, но стали менее… громкими. Всепоглощающими. Копившиеся шестнадцать лет, они почему-то стали не такими тяжелыми. Я знаю, что столь неожиданное изменение произошло благодаря одному конкретному человеку.
Человеку, который увидел настоящего меня, поверил мне.
Я вскакиваю с места.
– Матерь божья, ты в порядке, чувак? – Катц с полуопущенными веками что-то невнятно бормочет, глядя в мою сторону. На столе между нами гора пустых бутылок. – Ты подскочил так, словно у тебя ракета в заднице.
– Да все со мной в порядке. – Я спотыкаюсь на ходу. – Я… Мне нужно идти.
– Ага, конечно. – Он смеется так громко, что перекрывает шум, и некоторые парни поворачиваются в нашу сторону. – Не потеряй парня, что сегодня играл с нами. Он, то есть ты, был великолепен.
Я смеюсь и поднимаю средний палец над головой.
– Почему ты уходишь? – кричит Финч, когда я прохожу мимо еще одного столика, что заняла наша команда.
– Кое-что. Нужно кое-что сделать, – отвечаю я, хотя нет никакого «кое-что». Только кое-кто, с кем я хочу отпраздновать.
В этот раз, когда я стучусь в ее дверь в час ночи, меня мучает нужда другого рода.
На этот раз я хочу разделить с ней что-то.
На этот раз я хочу, чтобы она была рядом.
Глава 55. Деккер
Открывая дверь, я не уверена, с каким именно Хантером Мэддоксом встречусь. Я не ожидала, что кто-то постучится в мою дверь посреди ночи, а еще меньше ожидала увидеть на пороге его.
– Привет, – говорю я, не скрывая улыбки, которая появляется при виде него, такого растрепанного, с остекленевшим взглядом, и всплеска эмоций, который охватывает меня, потому что он пришел ко мне в столь знаменательную для него ночь.
– Что ты здесь делаешь?
– Я пьян, – пожимает плечами Хантер, отчего теряет равновесие и покачивается.
– Я заметила. – Я прислоняюсь к полуоткрытой двери и жалею, что при виде его застенчивой улыбки хватаюсь за дверную ручку вместо того, чтобы заключить его в объятия, которых так отчаянно хочу.
– Мы выиграли. – Такое простое утверждение, но эмоции на лице Хантера такие чистые, что задевают сердце. Они дарят мне надежду на то, что мои слова помогли ему преодолеть пропасть между тем, чтобы отгораживаться от всех, и возможностью стать свободным.
– Знаю. Я смотрела матч.
– И?
– И ты был невероятен. Одна из лучших игр с твоим участием, которую я видела в этом году.
– Правда? Серьезно? – Щеки Хантера краснеют, а его мальчишеская улыбка сводит меня с ума всеми мыслимыми способами… И все эти способы хороши.
– Ты точно был неподражаем.
– Я вернулся, – заявляет он. Звучит смешно, потому что он действительно вернулся ко мне в квартиру, но Хантер имеет в виду метафорическое возвращение на лед. Он осознает комичность предложения, как только оно слетает с его языка, и мы оба смеемся.
Но, когда веселье утихает,
