хватаю ключи и сумку и направляюсь к двери.
Дункан пялится на меня:
– Ты куда это?
Я открываю дверь, оборачиваюсь и одариваю его лучезарнейшей улыбкой самой рассудительной в мире женщины. Так я когда-то улыбалась хамоватым подгулявшим брокерам.
– Чувствуй себя как дома. Когда будешь утром уходить, захлопни дверь. А если тебе понадобится выйти до нашей… лучше не выходи.
И я закрываю за собой дверь. Сбегая вниз по ступенькам, я почти ожидаю услышать за спиной шаги, но на лестнице тихо. И все же я оглядываюсь почти до самого Санта-Кроче.
* * *
Мне не спится. Лежа в кровати Марко, я снова и снова прокручиваю в голове этот отвратительный разговор. Хочется послушать, что скажет Марко, но не звонить же ему посреди ночи, да и потом, я все равно не знаю, как начать, я вообще не знаю, смогу ли начать, так что тревожить Марко смысла нет. Завтра я отделаюсь от Дункана. Сумею настоять, чтобы он уехал, как когда-то настояла на собственном отъезде. Еще несколько часов – и все кончится. А еще через несколько часов вернется Марко.
При этой мысли я улыбаюсь. Но меня все равно трясет.
Сообщение от Дункана приходит, когда нет еще и шести утра. Может, вернешься и мы поговорим?
Я закатываю глаза.
В восемь встречаемся в баре «Дианора».
Я не знаю, где это. Лучше приходи сюда.
Прямо напротив дома. Не ошибешься. До встречи.
Я откладываю телефон и встаю, чтобы не видеть новых сообщений.
Когда я подхожу к бару, Дункан уже ждет у дверей. Меня поражает, как плохо он выглядит. По-настоящему плохо: Дункан бледен и сутулится, будто его пнули в живот. Я испытываю странную смесь облегчения, раздражения и острого чувства вины.
– Привет. – Я чуть не спрашиваю, как ему спалось, но очевидно, что спалось ему плохо. К тому же мне не хочется, чтобы он задал мне тот же вопрос.
– Привет, – бурчит Дункан и следом за мной входит в бар.
Элиза уже за стойкой, она жизнерадостно здоровается со мной. Я заказываю капучино с шоколадным пирожным и поворачиваюсь к Дункану:
– А тебе что? – Я стараюсь говорить как можно бодрее. – Капучино здесь потрясающий, но эспрессо тоже очень хорош. Правильный эспрессо – крепкий, но не слишком. А пирожные просто высший класс. – Господи. Ну точно воспитательница в детском саду.
Дункан смотрит на меня так, будто я предлагаю ему выбрать способ казни. Тебе как больше нравится: чтобы отрубили голову или лучше выпустить кишки?
– Мне все равно.
– Хорошо. Ему то же самое, – говорю я Элизе, и она кивает.
– Присаживайтесь, я все принесу.
– Спасибо. Останемся здесь или сядем на улице? – спрашиваю я, но Дункан только пожимает плечами. – Тогда давай на улице. – И я веду его к столику. Я сажусь, Дункан мешком опускается на стул напротив и смотрит на меня трагическим взглядом. Несколько минут мы сидим в неловком молчании, а потом он начинает говорить:
– У тебя в ванной, в шкафчике, гель для волос. И крем для бритья, и лосьон после бритья, и дезодорант. Мужской. С запахом лайма.
В висках снова стучит. Странное дело: меня словно поймали на вранье, но я ведь не врала?
– Ты рылся в моих вещах, – констатирую я.
Дункан пожимает плечами:
– Искал кое-что.
– Да ну? И что же ты искал?
– Не помню.
– Ecco a voi[51]. – Элиза опускает поднос на столик и ставит перед нами кофе и пирожные. – Еще что-нибудь?
– Спасибо! Все такое красивое!
Дункан переводит глаза с меня на Элизу, снова на меня – будто наблюдает за матчем на Уимблдонском турнире. Никогда еще я так не радовалась его упорному нежеланию выучить хоть слово по-итальянски.
Элиза вскидывает бровь:
– Все нормально? Что-то твой друг загрустил.
– Не загрустил, – произношу я все тем же голосом бодрой воспитательницы и киваю на стоящее передо мной пирожное, как если бы речь шла о нем. – К тому же он не друг, а бывший муж.
– Тот самый парень, про которого ты рассказывала?
– Кто же еще. Свалился ночью как снег на голову. Уже успел порыться в моих вещах, а теперь обвиняет меня в неверности, хотя я от него ушла несколько месяцев назад.
– Ну-ну. – Элиза подхватывает мой фальшиво бодрый тон. – Ты имеешь в виду, с…
– Да, – торопливо отвечаю я, пока она не успела произнести имя Марко. – Прошу прощения за сцену, но он хотел поговорить, и я решила, что нам лучше встретиться где-нибудь на людях.
– Вот это правильно. Ну и гад. – Элиза одаривает Дункана лучезарной улыбкой, тот в ответ едва растягивает губы. – Если он начнет вести себя по-хамски, шумни, и я вызову карабинеров. Buon appetito.
И Элиза, похлопав меня по плечу, убегает в бар.
Дункан бросает на меня подозрительный взгляд:
– Обо мне говорили?
– Нет, конечно. – Я делаю глоток капучино.
– Откуда мне знать, так это или нет? – Дункан берет ложку и размешивает пенку на кофе. – А вот что ты не пользуешься лаймовым лосьоном после бритья, мне известно.
– Извини. – Странное дело, но я неожиданно чувствую жалость к нему.
У Дункана такой убитый вид, что я вопреки здравому смыслу задумываюсь: а вдруг я и правда что-то сделала не так? Может, я недостаточно ясно дала понять, что все кончено? Если бы я постаралась как следует, то, может, и не попала бы в такое положение?
Дункан со звоном бросает ложечку и отодвигает чашку.
– Какой же я дурак. Какой дурак! Примчался сюда, решил, что смогу увезти тебя, пытался убедить, а ты все это время… господи! – Дункан роняет голову на руки. – Нет, не могу… я просто…
Черт. Я подаюсь вперед и неловко кладу руку ему на локоть.
– Послушай, Дункан. – Я стараюсь говорить миролюбиво, надеясь, что это его как-нибудь успокоит. – Я понимаю, что для тебя это оказалось неприятной неожиданностью. Мне очень жаль. Я бы рада сказать тебе об этом как-нибудь по-другому, но…
– Не могу поверить! – Дункан прижимает мою ладонь к своей щеке.
От ужаса я пытаюсь вырвать руку, но хватка становится еще сильнее.
– Не могу поверить, что ты и правда… Мне и в голову не приходило, что ты т-такая… Я думал, ты меня любишь. – Он почти шепчет. – Я думал, ты любишь меня так же, как я тебя. Может быть, моя любовь иногда казалась тебе неуклюжей, но я без тебя не могу! Не бросай меня.
– Тори! – произносит кто-то у меня за спиной.
Я оборачиваюсь – и, к своему огромному облегчению, вижу Кьяру, в элегантном костюме и с картонным стаканчиком кофе. Слава богу, кавалерия подоспела.
Кьяра
