— Именно этого я и боялся. Мало кормить Сано обманом, портить его отношения с сёгуном и угрожать ему бесчестьем. Он не отступится. Он чересчур усерден при исполнении служебных обязанностей. Он невосприимчив к боли. Ему слишком везет, и он не заботится о самосохранении. Если он допросил Тюго, Мацуи и Отаму, то он на пути к истине. Его необходимо остановить.
Янагисава прекратил мельтешение, но злоба, страх и ненависть клубились вокруг него подобно смерчу.
— Ты убьешь Сано. И как можно быстрее.
Под шелест кимоно на кучку мусора упала ветка вишни. На сломе ветка была белая: яркие цветы начали вянуть. Вместо ветки Аои увидела сочащийся кровью кусок мяса. «Нет!» — мысленно крикнула она.
— И пусть смерть будет выглядеть естественной.
Потом он ушел.
Глава 30
Когда Сано вернулся домой, он чувствовал себя настолько плохо, что едва мог двигаться. Он был благодарен великому богу удачи Дайкоку: если бы кто-то напал по дороге, он не сумел бы отбиться. Боль окутывала, словно плотно сидящие доспехи с шипами внутри. У ворот он сполз с коня и чуть ли не на четвереньках миновал двор. В коридоре он упал лицом вниз, наслаждаясь безопасностью, которую дарили охраняемые ворота, запертые двери и каменные стены.
Вдруг он услышал тихие шаги. Он приподнял голову и увидел Аои. Она опустилась на колени рядом с ним, красивое лицо было серьезным и полным тревоги. От радости при виде любимой Сано на миг забыл о боли.
— Я приготовила лечебную ванну, — сказала Аои. — Пойдем.
Сильные руки помогли Сано подняться и преодолеть коридор. Сано мечтал отдохнуть в объятиях Аои, упиться допьяна ее красотой, но сил ни на что не было.
— Я не выдержу, — сказал он.
— Придется потерпеть. Ради собственного здоровья.
Вторую половину дня он провел в бесплодных попытках установить присутствие подозреваемых во время совершения убийств в Нихонбаси и Ёсиваре, а также в поселении эта и храме Дзодзё. Удалось ли Аои выяснить личность пропавшей свидетельницы? Боль затмила профессиональный интерес.
В ванной комнате, освещенной лампами и обшитой панелями, стояла большая деревянная кадка с водой. От нее поднимался пар, источающий сладкий аромат трав, неизвестных Сано.
Сано разделся и обнаружил, что синяки потемнели, что он выглядит так же плохо, как и чувствует себя. Радость оттого, что Аои рядом, сменилась смущением.
Настоятельница начала обтирать Сано тряпкой. Прикосновения были нежными, но какими-то безразличными. Она работала молча, избегая смотреть ему в глаза. Близость, возникшая прошлой ночью, исчезла, как не бывала.
— Что-нибудь не так? — спросил Сано.
По-прежнему не глядя на него, она пожала плечами и покачала головой:
— Полезай в бочку. А то вода остынет.
Морщась от боли, Сано поднялся по маленькой лесенке и погрузился в воду. Жар впился в измученные мускулы. Сано испустил вздох блаженства. Но чем быстрее боль и напряжение покидали тело сёсакана, тем тревожнее становилось у него на душе.
Аои с отстраненным и задумчивым видом стояла возле бочки. И с чего это от нее тянет холодом опасности? В Сано проснулось недоверие к ниндзя.
— Что-то не так. В чем дело?
— Все в порядке, — ответила Аои поспешно.
У Сано заныло под ложечкой.
— Ты не смогла выяснить, кто та женщина?
— Почему? Выяснила. — Голос у Аои бесцветный, хрипотца неприятная. — Госпожа Симидзу, жена торговца рисом из Эдо, подходит под твое описание и соответствует тому, что мне удалось узнать при изучении предметов ее туалета. Она живет на летней вилле мужа.
Тем же бесстрастным тоном Аои описала, как выглядит женщина и как найти ее дом.
Сано воспринял новость с меньшим облегчением, чем ожидал, каждый шаг в расследовании так или иначе вел к Янагисаве.
— Спасибо, Аои, — сказал он с преувеличенным удовлетворением. — Завтра утром я побеседую с госпожой Симидзу. «Надеюсь, — подумал, — эта беседа не станет моим смертным приговором».
Аои робко спросила:
— Что тебе удалось узнать сегодня?
Сано пересказал тайное предание, не переставая удивляться, почему она переменилась.
— То, что поведала Отама, укрепляет подозрения против Янагисавы, — закончил он. — Сведения Вепря связывают канцлера с наемным убийцей. А против Тюго или Мацуи не нашлось ни одной улики.
— Значит, в скором времени ты арестуешь канцлера Янагисаву?
Сано отвел глаза, чтобы не видеть ее невинного, пагубного желания помочь. Она даже не представляет, какой будет казнь Янагисавы, а он не может ее просветить.
— Только тогда, когда у меня будут веские доказательства его вины, — отрезал он.
Хотя Аои не пошевелилась, он почувствовал, как женщина напряглась. Ее глаза потемнели от разочарования. Стремясь разрушить разделявший их невидимый барьер, Сано поднял руку. Она сделала шаг назад прежде, чем рука коснулась ее щеки. Повисла неловкая тишина, пар окутывал их, словно материальное воплощение несчастья. Тогда Сано понял причину ее холодности.
Она жалеет, что помогла ему, считает это глупостью. Она осознала, какую опасность несет ей их связь: каждый день увеличивает риск, что канцлер Янагисава узнает об их сотрудничестве. Из боязни за семью и за себя она хочет прервать отношения, но боится его обидеть.
Чувства вины и печали наполнили душу Сано. Он зная, как следует поступить.
— Мой отец придерживался древней самурайской традиции посвящать сыновей в таинство смерти, чтобы подавить страх у них, чтобы они, когда вырастут, были готовы погибнуть за своего повелителя. В пять лет я ходил с ним на церемонии погребения и наблюдал за кремацией трупов. Когда мне исполнилось шесть, он приказал монахам из храма Дзодзё оставлять меня по ночам одного на кладбище. А когда — семь, начал водить на места казней и показывать гниющие трупы и отрубленные головы. Он делал это до тех пор, пока я не был посвящен в мужчины в пятнадцать лет. Он говорил мне: «Самурай обязан всегда помнить, что ему придется умереть в бою. Ты не должен ни ощущать, ни выказывать страха перед смертью». — Сано мрачно усмехнулся. — Часть завета я выполнил. Я никогда не выказывал страха. Отец очень гордился тем, что считал моей смелостью. Но я никому не рассказывал, что после погребений мне снились кошмары, будто меня сжигают заживо, а ночи на кладбище казались мне самыми длинными в жизни, потому что я слышал стоны призраков, сидящих на деревьях, и ждал, когда они разорвут меня на куски. Я никому не рассказывал, что после посещения места казни долго мылся, чтобы убрать с души грязь, которая, казалось, убьет меня. И я никому не рассказывал, как боюсь смерти…
Сано замолчал, ошарашенный собственной исповедью, Аои, как и прежде, вызвала у него потребность раскрыть самые сокровенные мысли, именно те, которых не должно быть у самурая. Никто не умел слушать с таким вниманием и не давал такую эмоциональную разрядку, особенно нужную после целого дня непреклонной твердости, кроме Аои. Смущенный, Сано поспешил перейти к сути:
