На этом фоне Кремль, окутанный марксистским туманом, выглядел румяным мечтателем и строгим вегетарианцем. Идея коммунизма и повсеместной отмены денег мне очень нравилась, хотя, я подозревал, была пока совершенно неосуществима: она противоречила человеческому существу, почти неподвластному исправлению. Человека легко убить и закопать, но перевоспитать и перестроить – очень трудно! Несколько хороших писателей, среди которых был и мой несчастный друг Пьер Дрие ла Рошель, посетив Россию в 30-е годы, увидели своими глазами то, на что им дали посмотреть, и даже вынесли о Стране Советов благоприятное впечатление. Но ведь это были не все и видели они не всё…
Постепенно я пришел к мысли, что нужно самому, своими глазами увидеть Москву, познакомиться с ней и составить об этом острове надежд собственное мнение. Со времени осенней смуты семнадцатого года и цареубийства прошло совсем немного времени, а русская «народная империя» с усатым вождем во главе стала сладкой ловушкой для миллионов западных людей, возлагающих свои надежды на «дядюшку Джо». В ораторском искусстве Сталин не мог тягаться с Гитлером и Черчиллем, он брал чем-то иным. Чем же?
В своей очередной книге – «Боги и люди» я написал о своих встречах в Алжире, Марокко, Лондоне и Париже с Черчиллем и де Голлем, показав их такими, какими видел вблизи, что называется, без масок и грима. В конце книги я высказал надежду на то, что у тех, кто не мыслит существования человечества без войн, нет будущего в наше время.
Теперь я хочу поехать в Москву и написать книгу о Сталине. Загадка этого человека, тоже получившего в свои руки атомную бомбу, не дает мне покоя; я должен разгадать ее.
«Собственно говоря, – раз за разом, месяц за месяцем рассуждал и раздумывал я над словами Эренбурга, – не Москве, в конце концов, принадлежит идея отстаивания и защиты мирной передышки». Действительно, созданием нашего французского Движения сторонников мира мы обязаны прежде всего неутомимому Иву Фаржу и моему отважному другу по подполью Раймону Обраку. Потом поляки поддержали наши усилия, потом конгрессы в Париже, Праге и Варшаве – и в продолжение этих миротворческих усилий возник, как мираж на горизонте, Всемирный совет мира, который по своему образу мыслей оказался близок Кремлю.
Никто не смог бы затянуть меня в компартию, принудить присоединиться к Арагону и его советским друзьям. Это – нет! А вот действия в защиту мирной передышки вполне соответствовали моим взглядам, которые я не собирался ни от кого скрывать. Москве не выгодна новая война, Москва хочет худо-бедно зализать раны, нанесенные только что прошедшей. Поэтому она не пожалеет усилий для запуска международного проекта в защиту сохранения мира с участием известных и уважаемых на Западе персон: писателей, ученых и общественных деятелей. Пожалуй, я буду готов обнаружить себя в этом ряду. Один из лидеров антифашистского сопротивления во Франции, экс-министр правительства де Голля барон д’Астье – подходящая фигура для такого проекта. Что ж, это был бы деловой, прагматичный подход со стороны русских, и он гарантирует мне определенную самостоятельность на этом поле деятельности.
Где бы ни базировался центр антивоенного движения – в Хельсинки, Варшаве или Будапеште, – он близок к Москве, это ясно каждому. Я не собираюсь уговаривать Москву сменить политические ориентиры и утвердить в России любезную моему сердцу власть настоящей демократии, власть без диктатуры – такую соблазнительную на страницах книг, но не осуществимую пока на практике. В Москве не прислушались бы к моим уговорам не потому, что это утопия, а по той простой причине, что никто в сталинском Кремле никому и ничего не собирается уступать. В глазах большевиков их власть незыблема, она в России навсегда. Я же хотя и не верил в поворот красной России от диктатуры, но и в большевистское «навсегда» верил ничуть не больше: управлять Вечностью – не прерогатива человека, а дело Божье. Гитлер, этот антагонист Сталина, предрекал своему рейху не веки вечные, а всего лишь какую-то тысячу лет – и вон чем дело кончилось.
Написать книгу о Сталине! Ради этого стоит оседлать застоявшегося в конюшне костлявого Росинанта и, нахлобучив на голову бритвенный тазик Дон Кихота, броситься в битву за мир. Дульцинея будет несколько удивлена таким поворотом событий, но это у нее пройдет: Россия для Кей не чужая, Сталин не миф, а боевой соратник отца. Для полноты картины не хватает только Санчо Пансы, но не приглашать же на эту роль Илью Эренбурга – проницательного друга, явно знакомого с сюжетом пьесы «Борьба за мир». Его место скорее среди соавторов, а не среди персонажей…
Не только Кей удивлялась моему смещению влево. Многие знакомые и незнакомые люди, читатели и почитатели, были удивлены ничуть не меньше. Пусть удивляются! Ведь они и понятия не имеют обо всех побудительных причинах, направляющих мои решения. А главная из них – книга о «дядюшке Джо», как называл его другой герой моих книг Уинстон Черчилль. Об усатом кремлевском императоре, заставляющем Европу в страхе вжимать голову в плечи, как будто не грузин-большевик сидит в Кремле, а Чингисхан или Аттила. Думал ли кто-нибудь, что в итоге войны Сталин подчинит себе полдюжины стран Восточной Европы, а скоро и Китай, покраснев от коммунистического напряжения, окажется в его корзине с трофеями? Миллионы коммунистов своими телами вымостили Сталину дорогу к мировой империи, в границах которой он желал бы видеть и западноевропейские страны. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
И если сын сапожника и служанки стал одним из распорядителей мира, то разве не заслуживает столь незаурядный персонаж того, чтобы стать героем романа? Моего романа!
Рассказывают, что он недоступен, как вершина Эверест; лишь избранным и проверенным дано его лицезреть, говорить с ним – и это считается великой честью. Даже из вершителей судеб земных только де Голль, Черчилль и Рузвельт удостаивались в последние десять лет личной встречи с ним. От Эренбурга я слышал, что он иногда звонит по ночам своим писателям и нагоняет на них смертельный страх. Сам Илья со Сталиным никогда не встречался, а на вопрос, говорил ли по телефону, уходит от прямого ответа. Это довольно-таки странные, пугающие правила игры, и советским людям следует подчиняться им неукоснительно, иначе последствия могут быть фатальными. Подобным образом, возможно, вел бы себя Нерон со своими артистами, если б в ту пору существовали телефоны.
Все эти кремлевские порядки, столь удивительные и необъяснимые, вполне могли бы вписаться в канву моего романа. Сам Сталин их завел и пустил в оборот – и ни у кого не возникало желания противодействовать или хотя бы искать объяснений. «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Верно – и всё тут! И никаких вопросов. А кто это придумал – Ленин или Сталин – несущественно, потому что Сталин – это Ленин сегодня. Кто этого не знает, тому не место среди советских людей. А точнее, находящихся на свободе советских людей.
Я не строил радужных планов получить аудиенцию у Сталина; это вряд ли возможно. Моя задача была проще: разглядеть жизнь московской верхушки, куда я, надо полагать, буду допущен, и собрать материал для книги. У меня, как говорится, уже руки чесались, так мне хотелось взяться за работу.
Для этого нужно было получить формальное приглашение участвовать в работе Всемирного конгресса сторонников мира. Да, я – сторонник мира! Не войны же я сторонник, в конце-то концов…
