что это остаётся ругательством в любом случае.
Я думал, как бы ребят окликнуть, чтоб при этом не потревожить соседей. Их окна ко мне ближе, чем к подросткам, и скорее это на меня вызовут полицию, чем на нарушителей спокойствия. Глупо выйдет, я так совершенно не хочу. Кидаться тоже передумал, поэтому легонько присвистнул. Один из пацанят посмотрел вверх, улыбнулся мне и позвал остальных. Восторг от того, что все они резко смолкли, отвлёкшись на меня, чуть не вытолкнул моё тело из окна. Я вцепился руками в подоконник, ощутив, что сердце на какое-то время остановилось, и пот на лбу выступил, тут же полетев вниз.
— Тебе чего, старый?
Один из них, на вид самый старший, обратился ко мне в полный голос, совершенно разбив вдребезги еле образовавшуюся тишину. Я даже вздрогнул и чуть не всплакнул, поняв, что перемирие оказалось столь скоротечным.
— Не шумите, пожалуйста. Идите домой.
Я почти шептал, надеясь, что меня всё-таки услышат, даже если не послушают. В этот момент казалось столь важным хотя бы вслух произнести эту мысль, а там уже посмотрим, что придётся делать, чтоб и дальше бороться за спокойный и здоровый сон пенсионера.
— Иди нахуй, слушай! Седая еблань! — Самый маленький среди них. Пищит и прыгает на месте. Шестилетка, не старше, а так отвратительно себя ведёт. — Заталкивай своё еблище обратно в квартиру, и чтоб я тебя больше не слышал!
Девчачий смех словно дождался отмашки и прозвучал сразу же после сквернословия. Гогот подхватили и остальные, и это обидело меня до глубины души. Настолько оскорблённым я себя давно не ощущал, если ощущал вообще. Такой уровень неуважения даже в наивных фильмах не встретишь, где пытаются показать дворовую шелупонь.
Я поднял руку, чтоб пригрозить, но потом опустил обратно. Отчаяние толкнуло к старым идеям. Я в беспамятстве достал уже не такую пыльную коробку и вынул смятые ботинки. Один из них отличным попаданием отправил в окно с середины комнаты, второй запустил прицельно в старшего, пристально изучавшего ботинок, прилетевший до этого. Угодил прям рядом, чуть его голову не задел. Сам испугался больше, чем он, небось. От осознания своей недалёкости я упал на колени и закрыл лицо руками. Стыд-то какой! В почтенном возрасте кидаюсь обувью из окна в детей. Просто позорище, не иначе. Я снова встал, выглянул из окна, не поверив, что наступила тишина. Ощутив наступление какого-то безумия, я отвергал саму мысль в корне, что смогу избавиться от надоедливых подростков. Двор пуст, насекомые стрекочут. Полная луна полностью открыта на безоблачном ночном небе. Одно это потянуло обратно в кровать. Сонливость обняла так плотно, что я еле доплёлся до постели и слишком громко свалился.
— Ты чего там? — супруга тихонько посетовала, но тут же уснула. Я поцеловал её в лоб, зная, что сегодня всё изменилось. Я оказался слишком прав.
Открыл глаза, тут же осознав, как отлично выспался впервые за долгое время. Потянулся, крякнул и зевнул. Так сладко было сейчас осознавать, что наконец-то по пробуждении не выгляжу как маринованный огурец, забытый на полке в подвале. Я обернулся, чтоб обнять жену, и не сразу понял, что под боком влажно. Тёмная лужа протянулась к краям постели, и приглушённые звуки капель, разбивающихся об пол, теперь слышались слишком отчётливо.
Я отдёрнул одеяло, увидев, что мои ноги сплошь покрыты кровью, а к стене со стороны кровати, где всегда спит жена, прибиты гвоздями её кишки, растянутые как ёлочные гирлянды. С них-то и капало. Во рту у моей любимой торчали те самые два ботинка, разорвавшие щёки бедной женщины в клочья. В горле у меня застрял крик, и я еле приподнялся, чтобы зачем-то всё это разглядеть отчётливее. У двери в комнату послышался смех. Детский смех. Четыре разных голоса. Они меня нашли и дождались, пока проснусь и увижу всё это, чтобы потом увидели и они.
— Ух, старый, бля!
Рыбак и кот
Я взял больше крючков, чем в прошлый раз. По какому-то стечению обстоятельств позавчера леска то и дело рвалась, и крючки оседали на дно озера без возможности их оттуда вынуть. Денег еле хватило закупиться снастями на следующий месяц. Придётся быть вдвойне аккуратным, даже если это грозит меньшим уловом.
В неплохом настроении прибыл к своему тайному месту. Между камышами проплешина. Думаю, я единственный из людей, кто здесь бывает. Рыба непуганая, вода совсем чистая. Изрядно осмелевшие птицы порой подлетают слишком близко, пытаясь отхватить кусочек моего улова. Иногда с ними делюсь, но это по ситуации, ведь тоже хочу поужинать, а не засыпать с урчанием в животе. Я разложил удочку. Старая, но гибкая, до сих пор держит марку. Приходится её раз в полгода чинить, но это мелочи. Подобное доставляет только удовольствие. Люблю руками прикасаться к тому, что искренне люблю, а рыбалка ещё и кормит. С огромным уважением отношусь к этому ремеслу и не ленюсь, когда того требует ситуация.
Стульчик мой уже прохудился, но ещё держит, пока я застываю, как статуя, ожидая поклёва. Длинная удочка тянется далеко вперёд, её кончик прячется в солнечных переливах на маленьких волнах озера. Пустые берега с тонкой высокой стеной камышей окаймляют водоём, и тут только я, — в этой малюсенькой бухте, — в очередной раз пришёл забрать немного себе. И я правда счастлив. Здесь красиво, тихо, и наедине со своими мыслями отдыхаю.
Предвкушаю, как буду готовить вечером улов. Не забываю каждый раз до блеска чистить сковороду, чтоб свежая рыба не прилипала к старой. Это дело внимания к себе, как минимум, да и я привык давно заботиться о своей персоне в полной мере, чтоб не нуждаться ни в чём. Одна, две. Потом три, четыре. Пятая уже на подходе, судя по игривому поведению поплавка. Я не тороплюсь, даю шанс и себе и рыбе. Она знает, на что идёт, и всё, что могу сделать, так это профессионально отнестись к её жертве. Не хочется навредить никому, но такова суть рыбалки. Лучше быстрая смерть, чем долгое кровопролитие в тесном рыболовном садке. Я — часть естественного процесса, его механизм вот уже почти семьдесят лет. Думаю, у меня нет прав вносить коррективы в то, что происходило «до» и продолжится «после» моей рыбалки. Так заведено.
Провёл здесь
