только Эдуард I высказывался за его пленение, вопреки мнению пограничных баронов, желавших его смерти. Когда все было кончено, он плакал над телом своего кузена, Генриха де Монфора, и провожал тело графа до могилы. У графа Симона, как признал Эдуард I перед смертью с горделивой горечью, научился он искусству полководца, отличавшему его среди других современных ему государей; у него же он научился и самообладанию, что возвышало его как правителя над другими людьми. Он не разделял грубого удовлетворения роялистов своей победой, обеспечил побежденным сносные условия и, сломив всякое сопротивление, добился принятия короной конституционной системы управления, за которую боролись бароны.
Страна настолько успокоилась, что Эдуард I счел для себя возможным отправиться в крестовый поход. Смерть отца в 1272 году заставила его вернуться на родину и тотчас поставила лицом к лицу с притязаниями Уэльса. В течение двух лет Левелин отвергал приглашения короля явиться для присяги; наконец терпение Эдуарда I истощилось, и королевская армия двинулась в Северный Уэльс. Величие Уэльса рушилось при первом же толчке: недавно клявшиеся в верности Левелину, вожди Центрального и Южного Уэльса изменили ему и перешли на сторону Эдуарда I; английский флот завладел Энглези, и стесненный в своих твердынях Левелин вынужден был сдаться на милость победителя. С обычной своею умеренностью победитель ограничился присоединением к своим владениям прибрежного округа вплоть до Конуэя.
Титул «государя Уэльса» был оставлен в пожизненное пользование Левелину; вместе с тем ему был прощен сначала наложенный на него тяжелый штраф. Кроме того, английский двор выдал за него захваченную на пути к нему его невесту Элеонору, дочь графа Симона Монфора.
В течение четырех лет все было спокойно, пока брат Левелина Давид, изменивший ему в предыдущей войне и награжденный за измену английским лордством, не подстрекнул его к новому мятежу. По стране ходило пророчество Мерлина, гласившее, что когда английская монета станет круглой, то князь Уэльса будет коронован в Лондоне; распоряжение Эдуарда I о чеканке новой медной монеты и запрет разбивать серебряную, как обычно, на две и четыре части, в Уэльсе приняли за исполнение предсказания. В разгоравшейся войне Левелин держался в Снодоне с отчаянным упорством, а поражение английского отряда, наводившего мост через пролив на Энглези, затянуло поход до зимы.
Как ни ужасны были страдания английской армии, но Эдуард I оставался непоколебим, отверг все предложения об отступлении и приказал образовать новую армию в Кермартене, чтобы окружить Левелина со всех сторон. В это время последний вышел из своей горной твердыни с целью напасть на Редноршир и был убит в небольшой стычке на берегах Уай. С ним погибла и независимость его народа. После шестимесячного укрывательства брат Левелина Давид был схвачен и, как изменник, приговорен парламентом к смерти. За подчинением менее значительных вождей последовали постройка сильных крепостей в Конуэе и Кернарвоне и поселение английских баронов на конфискованных землях. По мудрому распоряжению Эдуарда I «Уэльский статут» ввел в стране английские законы и английское управление. Но эта попытка принесла немного пользы, и на самом деле Уэльс вошел в состав Англии не раньше чем во время правления Генриха VIII. Что действительно удалось сделать Эдуарду I, так это сломить сопротивление уэльсцев. Его справедливая политика достигла своей цели (рассказы «об убийствах бардов» — чистая выдумка), и, несмотря на два более поздних восстания, Уэльс целых сто лет не представлял сколько-нибудь серьезной опасности для Англии.
Глава II
АНГЛИЙСКИЙ ПАРЛАМЕНТ (1283–1295 гг.)
Завоевание Уэльса свидетельствовало об усвоении короной новой политики. С самого начала царствования Эдуард I отказался от всякой мысли о возврате французских владений, утраченных его дедом, и сосредоточил внимание на улучшении управления собственно Англией. Присоединение Уэльса или попытку подчинить Шотландию можно понять, как следует, только рассматривая их как части того же плана национального управления, которому Англия обязана окончательным установлением ее судебного и законодательного строя, ее парламента. Английская политика короля, подобно его английскому имени, была знаменем его времени. Долгий период образования нации, в сущности, шел к концу.
С царствованием Эдуарда I начиналась новая Англия — конституционная Англия нашего времени. Это не значит, что ее последующая история отделялась от предшествующей пропастью вроде той, какой в истории Франции служит революция: зачатки английской Конституции можно проследить еще до времени первого появления англов в Британии. Но с теми зачатками произошло то же, что и с английским языком. Язык Альфреда — тот же язык, на каком теперь говорят англичане, но, несмотря на это тождество, англичанам приходится изучать его как язык иностранный. С другой стороны, язык Чосера почти так же понятен, как современный. По языку Альфреда историк и филолог могут познакомиться с началом и развитием английской речи; на языке Чосера английский школьник может забавляться историей Троила и Крессиды или прислушиваться к веселым рассказам кентерберийских пилигримов.
Точно так же знание древних законов Англии необходимо для правильного понимания позднейшего законодательства, его начала и развития, а основу парламентской системы непременно следует искать в «собраниях мудрых» до завоевания или в «Великом совете» баронов после него. Но парламенты, собиравшиеся в конце царствования Эдуарда I, не только вытесняют историю позднейших парламентов: они совершенно тождественны тем, которые и до сих пор заседают у святого Стефана, а на статут Эдуарда I, если он не отменен, можно ссылаться так же прямо, как и на статут Виктории.
Словом, долгая борьба за само существование Конституции подошла к концу. Последующие пререкания уже не затрагивают, подобно предыдущим, общего строя политических учреждений; это просто ступени той строгой школы, которая приучила и еще учит англичан: лучше пользоваться и разумно развивать скрытые силы народной жизни, поддерживать равновесие сил, общественных и политических, приноравливать конституционные формы к изменяющимся условиям времени. Со времени царствования Эдуарда I мы, в сущности, стоим лицом к лицу с новой Англией. Король, лорды, общины, высшие суды, формы управления, местные деления, провинциальные суды, отношения церкви и государства, вообще остов всего общества — все это приняло форму, которую, в сущности, сохраняет и до сих пор.
Многое в этой великой перемене следует, несомненно, приписать общему настроению эпохи, для которой, по-видимому, главной целью и задачей было выработать определенные формы для великих начал, получивших новую силу в течение предшествующего века. Как начало XIII века было временем основателей, творцов, первооткрывателей, так конец его был веком законодателей; самыми знаменитыми людьми эпохи были уже не Бэкон, Симон Монфор или Франциск Ассизский, а деятели вроде Людовика Святого или Альфонса Мудрого — организаторы, правители, законодатели, учредители. К их разряду принадлежал и сам Эдуард I. В
