В чем дело? — озабоченно спросил Путилин.
— Сию минуту нам сообщено, что в трех различных районах города найдены три трупа.
— Что же в этом особенно страшного, голубчик? — слегка усмехнулся Путилин.
— Вы не дослушали меня, ваше превосходительство. Дело в том, что все три трупа без головы.
— Как без головы? — привскочил Путилин.
— Так-с. Головы у всех отрезаны. Судя по свежести крови, головы отрезаны очень недавно и, очевидно, не от трупов, а от живых людей.
Путилина передернуло. Каюсь, и я почувствовал себя нехорошо.
— Вот что, голубчик, сию секунду дайте знать прокурору, судебному следователю и врачу. Я еду сейчас туда. Ты поедешь со мной, Иван Николаевич?
— Что за вопрос? Разумеется... — ответил я.
— Где трупы? — отрывисто спросил Путилин.
— Один — за Нарвской заставой, другой — близ деревни Волково, третий — близ Новодевичьего монастыря.
— Все — окраины... — вырвалось у Путилина.
Только мы собрались выйти из кабинета, как в дверь послышался новый стук.
— Ну, что еще там? Кто там? Идите!..
Два сторожа бережно внесли объемный ящик, завернутый в черную клеенку.
— Это что? — удивленно спросил Путилин.
— Посылка на ваше имя, ваше превосходительство! — гаркнули сторожа.
— Кто принес?
— Час тому назад доставлена посыльным. Велено доставить в ваши собственные руки.
Путилин сделал досадливый жест рукой.
— Нельзя терять времени... А между тем...
И Иван Дмитриевич выразительно посмотрел на меня.
— Надо вскрыть посылку, — ответил я ему.
— Живо! Живо! Вскрывайте! — отдал он приказание сторожам.
Ловкими привычными руками те распутали бечевки и разрезали черную клеенку. Под ней — грубо отесанный белый деревянный ящик.
Мы все близко подвинулись к нему. Путилин был впереди.
— Подымай крышку! — нетерпеливо бросил он сторожам.
— Ишь ты... как крепко гвоздями приколочена... — ответили сторожа, стараясь ножами поднять крышку таинственного ящика.
Наконец доски отскочили с треском и характерным сухим лязгом сломанных гвоздей.
— С нами крестная сила! — раздался дико-испуганный крик отпрянувших от ящика сторожей. — Головы! Головы!!
Путилина тоже словно отшвырнуло назад.
Старший дежурный агент замер на месте. Лицо его было белее полотна.
В ящике, на смоченном кровью грубом холсте, лежали рядом, одна к другой, три отрезанные головы.
На что уж я, как доктор, привык к всевозможным кровавым ужасам, а тут, поверите ли, при виде этих страшных мертвых мужских голов задрожал, как какая-нибудь нервная барынька.
— Ваше... ваше превосходительство... — первый нарушил столбняк, охвативший всех, здоровенный детина-сторож. — Тут бумага какая-то лежит!
И, бережно сняв с одной из голов лист в четвертинку плохонькой бумаги, смоченный по краям кровью, он протянул ее Путилину.
С дрожью в руках взял это страшное послание Путилин.
— Вы... вы ступайте пока! — отдал он приказ сторожам.
Те, словно радуясь, что могут избежать дальнейшего лицезрения страшных голов, быстро покинули кабинет.
Путилин начал громко читать:
— «Посылаем тебе, твое превосходительство, в дар гостинец — три головы. Жалуем тебя этой наградой за твое усердие, с коим ты раскрыл, накрыл и предал шайку «Стеньки Разина». Исполать тебе, мудрый сыщик! А еще скажем, что таких голов получишь ты еще восемь, всего будет одиннадцать. А двенадцатую голову получить тебе уже не придется, потому голова эта будет твоя собственная. Бьет челом тебе
А. Г. Г.».
— Недурно! — вырвалось у Путилина.
— Ловко! — вырвалось у меня.
Я быстро подошел к ящику и, схватив одну голову, низко нагнулся над ее широко раскрытыми глазами.
— Что ты делаешь? — испуганно спросил меня Путилин.
— Разве тебе, Иван Дмитриевич, не известно, что порой в зрачках убитого запечатлевается образ убийцы? Зрачки глаз убиваемого воспринимают, как негатив, черты лица убийцы.
Увы! Как я ни бился, ничего, ровно ничего я не мог узреть в мертвых, остекленевших глазах. В них застыли только ужас и невыразимое физическое страдание.
— Ну? — с надеждой в голосе спросил меня мой друг.
— Ничего!
— В таком случае едем, не теряя времени... Я принимаю вызов этой страшной банды. Клянусь, что я или первый из восьми сложу свою голову, или раскрою этих чудовищ!..
Одиннадцатая голова. В мертвецкой. «Хрустальный дворец»
Петербург был объят паникой.
Весть о том, что появилась какая-то страшная шайка злодеев, обезглавливающих обывателей, моментально облетела приневскую столицу.
Стоустая молва преувеличивала, как это всегда бывает, число жертв, и петербуржцы в ужасе кричали: «Бродят ужасные люди-звери! Они нуждаются в теплой человеческой крови. Отрезав голову, они выбирают из тела всю кровь для каких-то особенных целей».
Высшим начальством моему другу Путилину было вежливо, но категорически поставлено на вид, что он обязан как можно скорее раскрыть эти неслыханные злодеяния.
— Вы, Путилин, большой талант. Окажитесь на высоте вашего призвания и на этот раз. Население страшно взволновано. Необходимо успокоить общественное мнение.
— Я сделаю все, что в моих силах... — скромно, но твердо ответил Путилин.
Осмотр трупов и местностей, где они были найдены, не дал никаких положительных и интересных результатов.
Районы эти были глухие, кишащие отбросами столичного населения, а трупы — совершенно голые. Моргов тогда у нас не существовало. Опознать личности убитых, таким образом, являлось делом далеко не легким.
На ноги было поставлено все: внезапные осмотры всех подозрительных притонов, ночлежек, целая рать опытных сыщиков-агентов дневала и ночевала в разных местах.
Прошло восемь дней. И каждый день неукоснительно в Сыскное отделение доставлялось по одной свежеотрезанной мертвой голове. Как, каким таинственно-чудесным образом ухитрялись страшные злодеи посылать Путилину «в дар гостинец», эти зловещие презенты, до сих пор осталось нераскрытой тайной.
Теперь Петербург уже не волновался, а прямо замер от ужаса. «Последние времена настали! Близко пришествие Антихриста! Скоро будет светопреставление!»
Я никогда не видал моего друга Путилина в таком состоянии духа, как в эти проклятые дни! Он не говорил ни слова, а по своей привычке все что-то чертил ногтем указательного пальца на бумаге.
— Ваше превосходительство, одиннадцатая голова прибыла!.. — трясясь от ужаса, доложили ему.
Путилин даже бровью не повел.
— Стало быть, дело остается за двенадцатой, то есть за моей?
— Помилуйте, ваше превосходительство, что вы, храни Господь!
В течение этих страшных восьми дней, что прибывали мертвые головы, я сопутствовал великому сыщику не в одном из его безумно смелых похождений, иногда с переодеваниями, разумеется.
Особенно любопытными и врезавшимися мне в память являются два: одно — посещение мертвецкой
