при этом застенчив и добр, силу свою проявляя в исключительных случаях. Однако, поскольку пароход дальнего плавания вовсе не пансион благородных девиц, исключительные случаи случались частенько, и потому реальные проявления физической силищи Пети-центнера приходилось лицезреть чуть ли не ежедневно.
Африканские докеры в портах пребывания «Ленинского комсомола», персонально сталкиваясь с особенностями Петиной конструкции, запоминали такие столкновения навсегда и потом, передавая из уст в уста сказания о матросе «a la rus», нервно втягивали головы в плечи и просили закурить. Такая история и в Гане, в порту Тема, однажды произошла. Случилась она тогда, когда три портовых пограничника то ли от нахлынувшего чувства ответственности, то ли потому, что просто в тот момент делать было нечего, решили у пришвартованного к причальной стене «Комсомола» международный статус о припортовых территориях в порядок и полное соответствие привести. Сильно вникать в документы международного права и выискивать положения о портовых и припортовых границах у черных парней желания не возникло совершенно, а вот знак «Граница, проход без документов запрещен», указующий на невидимую линию соприкосновения двух сопредельных территорий, у них на складе как раз имелся. Знак был прикручен к толстенной трубе, выкрашенной для демонстрации всей серьезности предупреждения в осиный камуфляж. А именно, в желто-черную полоску. Нижний конец столба был вмурован в бетонную тумбу, весящую ну никак не меньше полутора сотен килограммов. И пылился он в дальнем углу склада таможенно-пограничной службы, будучи мало востребованным еще со времен царя Гороха. Ну, или со времен древнего ганского царя Ашантихене.
Ну и вот, эти три юрких представителя коренного племени Га, как-то прохлаждавшиеся на обеденном перерыве в тени склада таможенного инвентаря, ни с того ни с сего единогласно решили, что нужно срочно немного поработать так, чтоб начальство обязательно увидело их трудолюбие и по достоинству их служебное рвение оценило. И совершенно точно, решили они, ничего не может быть в таком случае лучше, чем практическое возведение государственных границ путем установления вехового столба у одиноко скучающего сухогруза. Обменявшись решительными взглядами, вдохновив друг друга фразой: «Давай, ты первый давай!», Пограничная служба Республики Гана аж в шесть рук взялась за укрепление нерушимости границ Отчизны. То есть за столб размалеванный, кто где смог, ухватились и в сторону причальной стенки поволокли.
Ну вот, приволокли, значит, через некоторое время три негра символ государственности на тележке с разбитыми колесами к самому месту установки. То есть прямо к трапу «Ленинского комсомола». При этом один пограничный страж усердно толкал тележку со стороны ручки, а два других племянника дяди Тома изо всех сил тянули столб на себя, пятясь спиной и руля им, словно оглоблей, руководствуясь командами толкателя «направо-налево». Дотащив до трапа, с облегчением сбросили пограничный знак наземь, окончательно повредив поворотные колеса тележки. Далее, проведя полуторачасовой перекур и даже немного пожалев, что вообще за такую изнуряющую работу взялись, долго кантовали бетонную тумбу, разворачивая знак по паре градусов в разные стороны, в желании достигнуть лучшего визуального эффекта запрещающего артефакта. В конце концов лучшее положение для границы было найдено, и, удовлетворенно промычав «гу-у-уд», все трое ушли в тенистое небытие таможенного склада, волоча за собой поврежденную тележку.
По большому счету наличие такого столбика мало отражалось на свободе перемещения экипажа, имевшего паспорта моряков, дарующие безусловную свободу во всех портах мира без исключения. Ну вот совсем никак не отражалось. Что есть такой столбик, что нет его! Иди, дорогой работник торгового флота, туда, куда тебя ведет судьба и командировочное удостоверение, и на столбики всяческие внимания особо не обращай. Главное – ногой о него не ушибись. Оттого-то плод служебного рвения пограничной службы особого ажиотажа в экипаже «Комсомола» не вызвал и появление его осталось практически без внимания. Даже непосредственное руководство трех славных погранцов, которое во время трудового подвига вообще в порту отсутствовало, ни сам столбик, ни факт трудового порыва подчиненных не увидело и не оценило. Таможенное начальство уже три дня как отсутствовало, потому как пило холодное пиво в бунгало на пляже «Шестнадцатая миля» и на службу возвращаться пока не планировало. В общем, зря старались, касатики!
Петя же, будучи по роду службы за порядком на судне следить призванный, такие мелочи, как стальные столбы с прокламациями, в бетонные тумбы вмурованные, замечать был просто обязан. Он и заметил. Возвращавшийся в ночь из заслуженного увольнения на берег Петя-центнер, усмотрев у трапа родного судна это недоразумение, разрушающее его представление о порядке, решил беспорядок изничтожить на корню. Почему именно таким образом, он потом и сам объяснить не смог, но тут, видимо, сработали его инстинкты прижимистого каптенармуса, подогреваемые флюидами шотландского виски, которого в Пете на тот момент плескалось никак не меньше полутора пинт. В общем, столбик Петя, сообщив кому-то в пустоту, что «у трапа лишнего хлама быть не положено», забрал с собой на борт. Да-да, именно забрал. Просто взялся за полосатую трубу одной рукой и, крякнув, взвалил пограничный инвентарь на плечо, подобно совковой лопате. Бетонным кубиком назад. Взвалил и пошел по трапу на родное судно. Трап скрипел и прогибался даже там, где ему в принципе прогибаться не положено, но Петю вместе со столбиком все-таки выдержал. Плюхнув бетонной тумбой о палубу родного парохода, Петя, почему-то решив, что вот теперь точно полный порядок, пошел спать в свою каюту, потому как назавтра дел много и нужно быть выспавшимся и свежим.
Ну а утром Петю разбудил дежурный матрос, пояснивший, что капитан требует «с бардаком и неграми немедленно разобраться». Бардак состоял в том, что вчерашние стражи «границы на замке», совершая утренний променад вдоль причальной стенки, с удивлением обнаружили собственность пограничной стражи не на положенном ими вчера месте, а как раз наоборот – на борту иностранного судна. Ну непорядок же? Как есть непорядок! Громко ругаясь с дежурным матросом, чумазые стражники на чистом английском тщетно пытались убедить последнего в том, что столбик нужно немедленно вернуть, потому как он «наш, ганский». Матрос, поставленный у трапа с задачей «бдить в оба глаза», со скучающим видом слушал озабоченных пограничников и периодически вставлял в поток их стенаний совершенно уместные «Ich nicht verstehen[5]» и «מה אתה אומר?[6]», потому как он, матрос Сёма Гарфункель, во всю готовился в скором времени убыть на родину предков и потому усиленно изучал язык, совсем не похожий на английский, а в школе ему немецкий преподавали. Из-за разности языковых потенциалов стороны к согласию прийти никак не могли, и высокоинтеллектуальный спор немого с глухим продолжался уже второй час.
Петя-центнер, прибывший в самый разгар
