Последние ее слова показались Этану немного лишними, но Буэндиа, к его удивлению, улыбнулся.
— Может быть. Но я скажу тебе: без сигары в это место Буэндиа с вами не пойдет.
Безымянник Браун ждал их возвращения на бейсбольном поле Кошачьей Пристани. Родриго Буэндиа вернулся в Летомир впервые с тех пор, когда ему было семь лет. С ним тогда случилось то, что бывает со многими детьми, которые, желая погоревать в одиночестве, забредают в волшебные наплывы Миров. В тот день, тридцать лет назад, он убежал из хибарки на болотах Запада близ города Тринидада — а убежал он потому, что абуэла, бабушка, вырастившая его, умерла. Тогда же он, вероятно, впервые привлек к себе внимание Хирона Брауна, который тоже любит бывать там, где срастаются ветви Древа, высматривая перспективные кадры для веселой и надрывающей сердце Игры Миров. В день своего возвращения один только Родриго Буэндиа, разведенный, одинокий, с переломанными коленями, штатный отбивающий Американской лиги, знал по-настоящему, от чего он бежит. А может быть, его угнетало только одно: необходимость быть Буэндиа, Эль Гран Осо, Большим Медведем. Он вышел на зеленое поле с сумкой, где лежала смена одежды, две биты, рукавица и коробка сигар «Эль Рей дель Мундо». Увидев Хирона Брауна, который в простом белом костюме и белой панаме стоял у третьей базы, Буэндиа бросил сумку и нетвердой походкой двинулся к нему. Они обменялись рукопожатием, и Буэндиа упал в траву на свои сломанные колени.
— Ло сьенто, — сказал он.
— Зато, что не стал такой, как вы хотели. Вы хотели, чтобы я был не просто бейсболист, я знаю. Извините, что я никого не спас.
— Брось, Родриго. — Безымянник одной рукой без видимого усилия поднял крупного Буэндиа на ноги. — Есть люди, которые начинают поздно, вот и все.
Глава двадцать первая
ДЖЕННИФЕР Т. И ЗАГОГУЛИНА
Пока что все проведенные «тенехвостами» игры проходили, так сказать, в частном порядке. Результаты каждой из них, конечно, приведены у профессора Алькабеца — этим занимаются его гномы из Вселенской Бейсбольной Ассоциации, — но никаких официальных спонсоров у этих матчей не было. Они устраивались по вдохновению, вне расписания и в основном без публики.
Но накануне матча между «Большими Лгунами» и «Странствующими Тенехвостами» публика начала стекаться в поселок. Сюда шли инуквилиты со снежных вершин и феришеры с илистых речных берегов. Водяные жители целыми семьями приплывали, гребя шестами, на плотах из кувшинок. Волшебные выдры выпивали невероятное количество пива и затевали ссоры с миролюбивыми волшебными бобрами. Те в основном были трезвенниками и потому относились к своим речным родичам не слишком тепло.
Энни Кристмас заново выкрасила свой дом, сшила себе новую спортивную форму, а потом отправилась в холмы и настреляла там, по ее собственным словам, семнадцать диких кабанов. Приготовив завтрак для всех «тенехвостов», она пошла на бейсбольное поле и подстрелила москита (с орла величиной), чтобы другим москитам неповадно было там толочься. Затем она снова вернулась домой и принялась жарить кабанов. Гарпун откупорил свою последнюю полудюжину бочонков с добрым ямайским ромом, и Нож не замедлил приложиться к его запасам. Веселье закипело по всей главной улице. Затрещали фейерверки, а когда ракеты вышли, в ход пошли динамитные шашки. Жители Летомира развлекались по старинке: привязывали петарды к кошачьим хвостам и заставляли бедных животных с воплями метаться по улицам. Всем это казалось чрезвычайно забавным, даже Розе-Паутинке и Тузу. Повсюду завязывались драки на ножах и опасных бритвах. Выбитые из орбит глаза прыгали по всему поселку и закатывались в углы салуна Джерси Лили. Даже привидения и черепа на ножках в ту ночь, по слухам, подошли к лагерным кострам ближе, чем обычно: весть о предстоящем матче докатилась и до их мрачных, заброшенных обиталищ.
— Интересно, что они устроят, если выиграют? — сказала Дженнифер Т.
Они наблюдали за буйным весельем с веранды Энни Кристмас. Спать они улеглись несколько часов назад — как раз когда начали поджигать кошек, — но попробуй усни при таком шуме, да еще перед решающей игрой.
— Ты думаешь, победят они? — спросил Этан.
— Все возможно.
— Не такие уж мы крутые, да?
— Нет, мы, конечно, крутые, — помолчав, сказала она, — вот только играем плоховато.
— Как по-твоему: если бы мы вернулись на Клэм, ты осталась бы таким же хорошим питчером, как тут, в Летомире?
— Где там, — честно ответила самокритичная Дженнифер Т. — Я думаю, тут все дело в уменьшении или увеличении, во всех колдовских штучках. Здесь, наверно, физика не такая, как там.
— Ты думаешь, если веришь, что сможешь бросать, как Рэнди Джонсон[17], то и будешь бросать так, как он?
— Я пробовала — не выходит. Но знаешь что?
— Что?
— Мне кажется, что ты и дома будешь ловить так же хорошо, как здесь.
— Нет, правда?
— У каждого питчера есть свой любимый кэтчер. Я скажу мистеру Олафсену, что это ты.
— Спасибо, — сказал Этан (вернее, хотел сказать, но голос его подвел).
Воспоминания об острове, о мистере Олафсене и мистере Броди, о клубничной делянке за домом, о своей комнате, своей подушке и запахе подгоревших фланелек нахлынули на него все разом.
— Ты больше не жмуришься — это уже хорошо, — сказала Дженнифер Т.
— А где Таффи? — спросил вдруг Тор. До сих пор он молча сидел на перилах в одних трусах и смотрел, как развлекается Кошачья Пристань. — Она сказала, что пойдет спать.
— Я ее видел у реки — одну, — сказал Этан.
— Ла Ллорон тоже бродит у реки, — сказала Дженнифер Т. — По-моему, Таффи хочет с ней встретиться.
Плакальщица продолжала преследовать их своими рыданиями и завываниями, но никто из них пока что ее не видел — кроме Таффи, возможно.
— Неужели это так просто? — спросил Этан. — Просто пойти и пообщаться с ней?
— По-моему, Таффи с ней уже общалась.
— Зачем? Что она может сказать Ла Ллороне? «Мне очень жаль, что вы убили своих детей и были навеки прокляты за это»?
Дженнифер Т. стала рыться в темном углу веранды, отыскивая свою одежду.
— Пойду ее поищу, — сказала она, натягивая джинсы. — Возьмет еще и утопится, как Ла Ллорона. Она какая-то странная в последнее время.
— Мы с тобой, — вызвался Этан, — а то к твоему хвосту тоже привяжут петарду.
— Я здесь, — сказала Таффи, и все обернулись к ней. Она сидела на корточках около веранды и приглаживала мех у себя на голове, еще более грязная и взъерошенная, чем обычно. В другой руке она держала что-то большое и овальное, с пробкой на конце.
