А принуждать ее к близости Гормери не желал. Пусть сама решит, когда ей обхватывать его талию тонкими руками, прижиматься плечом или сталкиваться бедрами. Так что ослик и очень целомудренная повозка весьма подойдут для первого официального свидания. Но ведь нужно было заказать еще и лодку. Судебный дознаватель резко поднялся. Какой же он дурак!
В преддверии праздников, когда город наводнен приезжими и любое увеселение нарасхват, самая главная забава людей — катание по Реке наверняка пользуется огромной популярностью. И это означает, что ему вряд ли удастся найти хоть какую-то лодку. Не говоря уж о красивой прокатной ладье с музыкантами и легкими закусками под сладкое вино.
Здесь слов Река написано с большой буквы не случайно. В Древнем Египте знали только одну реку, других не было, так что и назвали ее просто Река. Нилом она стала уже с легкой руки древних греков. Нил — греческое название.
К сожалению, на этот раз ожидание не разошлось с реальностью. Все что могло поплыть, либо уже отчалило от берега со счастливыми пассажирами на бортах, либо было зафрахтовано. И никакие попытки перекупить лодку тут не работали.
— Извини, приятель, — развел руками крупный детина — капитан прогулочного судна на десять персон, стоя на красивом мостике с резными перилами, — Но у нас за этим строго следят. Если на меня пожалуется тот, кого мы обдурим, мне до конца праздников запретят работать. А это мой доход на целый сезон вперед.
«Как же!» — Зло подумал Гормери. Это в многомесячный-то разлив, когда за каждую лодку платят как за торговое судно, чтобы просто доплыть до ближайшего храма. Но спорить и уговаривать не стал. Не его город и правила не его.
Дело осложнялось еще и тем, что храмовая ладья, на которую он с самого начала рассчитывал, увезла главного жреца в предместье на заседание местного кебнета. Там у них случилось нечто из ряда вон, вскрыли гробницу знатного вельможи трехсотлетней давности, и надо было решить, что с этим делать. Бекет-Атон звал столичного дознавателя составить ему компанию, и, кажется, остался не слишком высокого мнения о его профессиональных качествах, когда он решительно отказался. Ведь как представлялось жрецу, проникновение в гробницу к покойнику трёхсотлетней выдержки — это весьма интригующее дело. Но Гормери его рвения не разделял. Он-то по опыту знал, как это выглядит на самом деле. Гробницу вскрыли, вынесли все ценное если не охранники, то рабочие кладбища. Но доказать это невозможно. Все примутся упираться и рассказывать, что ничего подозрительного не видели. А потому расследование превратится во многочасовой треп серов кебнета, которые в силу высокого положения и преклонного возраста пустятся в долгие воспоминания, как хорошо было раньше, не забывая вздыхать о том, к какому безобразию мы пришли теперь. Как будто в блистательные времена их молодости никто гробниц не расхищал.
Кебнет — так назывался суд в Древнем Египте, писцы которого вели и расследование преступлений. Главный чиновник в кебнете был Писец циновки. И под его началом работало много помощников писца циновки. Которые по должности так же считались писцами, то есть чиновниками.
Серы — это суди в кебнете. Как правило выбирались из почетных жителей города, наделенных властью и полномочиями (например, Верховных жрец храма, Начальник маджоев, Визирь города и т.п.) Как правило все эти люди были далеко не молоды.
Так что храмовая лодка укатила вместе с главным жрецом. И теперь Гормери встал перед выбором: понадеяться на чудо и ждать, что с неба к его ногам упадет сверкающая ладья настолько прекрасная, что Неферет сразу же поймет силу его чувств или искать альтернативное предложение. Но чем заняться в Уадже, если не кататься на лодках, он понятия не имел. Прогулка по реке легка и приятна, она в самый раз для первого свидания. Что может с ней сравниться?
— Что, лодку ищешь?
Он вздрогнул от неожиданности, а уже в следующее мгновение, сердце его залилось стыдом и сожалением. И что это на него нашло, он не мог внятно объяснить. Перед ним стояла Тамит и хлопала глазами, в которых плясали шальные искры. Девчонка улыбалась. Сегодня она забрала густые волосы в высокий хвост почти на затылке на манер… да кто вообще так делает! Разве что какие-нибудь дикари. Но теперь открылась взорам ее нежная, тонкая шея. И Гормери захотелось перевязать ее платком, чтобы другие мужчины на нее не пялились. Он тут же мысленно отхлестал себя по рукам, а еще по щекам на всякий случай. В конце концов, он влюблен в Неферет. А к Тамит у него скорее братское чувство. Да, ему нравится о ней заботиться, нравится, что у них одно расследование на двоих… было… но все равно, она для него кто-то вроде младшей сестры, о которой он всегда мечтал. О такой вот егозе, которую нужно опекать и непременно журить время от времени в целях профилактики преступлений.
Сейчас он склонил голову набок, разглядывая ее. Дождался, пока она занервничает. Потом спросил:
— С чего это ты взяла?
— Ну, как! Ошиваешься тут на причале уже почти час, лодку же ищешь. Только зря, все до последнего плотика занято до конца Ренепет.
Он не смог подавить разочарованный вздох. Потом спохватился:
— Ты следила за мной?
— Вот еще! — она тут же надулась, как лягушка, заявила с достоинством, — Ты же запретил приходить к тебе в дом. Вот я и ждала в кустиках. Думала, выйдешь на пробежку, тут я тебя и поймаю. Но ты так быстро прошел, что я не успела тебя даже окликнуть.
— Или не захотела, — он хмыкнул, не переставая сверлить ее взглядом.
— А что такого-то! — вскинулась девчонка, — Может ты по делам шел. Я просто не стала беспокоить. Решила, что, окликну позже, когда пойму, что ты свободен.
— Значит теперь я для тебя достаточно свободен?
— Более чем. Что делать будешь с пещерами и теткой той неприятной? Ну, которая тебя до ожога зацеловала?
Гормери снова почувствовал угол раскаяния в самое сердце. Надо было отблагодарить Тамит еще вчера. Ведь она столько хетов его на себе тащила, да еще и ночью. А он даже не удосужился выяснить, как она сама до дома добралась.
— Тамит, — он приложил руку к груди, — Спасибо тебе большое за то, что спасла меня прошлой ночью. И прости, что не поблагодарил сразу.
Он склонился на одну восьмую в почти церемониальном поклоне.
— Да ладно! — когда он
