хуже, но тоже хорошо). Потому что они сражались в личном присутствии Бога. И по Его замыслу, по Его плану. Гот подумал: а с ним что? Присутствовал ли Бог, был ли рядом, когда сепаратисты окружили заблудившийся автобус и начали расстреливать? В этом ли состоял план Кришны? Гот признал: планы Бога трудно понять обычному человеку. И стал шептать молитвы. Всё равно недолго уже осталось.
Вскоре дверь открылась и в подвал зашли трое. Они зажгли свет (под потолком висела мутная лампочка). Стали раскручивать проволоку на теле гота, заодно обыскивая его. Вытащили всё из карманов, куртку содрали, даже майку, обнаружили деревянные бусы на шее и шнур на левом плече. «Э! Да он удавиться может», – сказал один. «Или удавит кого-нибудь», – мрачно поддержал другой. Достал широкий армейский нож и поднёс к горлу гота. Гот почувствовал кожей холодную сталь. Сепаратист задержал нож у горла чуть дольше, чем было нужно. Видимо, наслаждаясь производимым психологическим эффектом. Потом по-доброму так, от души захохотал и срезал нитку бус. Деревянные бусы рассыпались по бетонному полу подвала. Вторым движением сепаратист разрезал шнур. Снял шнур и остатки бус. Посмотрел. Подумал. «Где-то я такие же штуки видел». Третий, молчавший до этого, подошёл и сказал: «А то ж! Пошли, покажем. Я знаю кому».
Гота почти что освободили (оставили скрученными только руки за спиной). Дали попить воды из пластиковой бутылки. Усадили к стене. И ушли, забрав одежду, шнур, нитку с редкими остатками бус. Менее чем через час ржавая дверь снова загрохотала, открываясь. В подвал ввалился новый сепаратист, толстый и шумный, видимо, по природе. Он даже дышал как-то громко. За его спиной маячила пара из давешних распутывателей. Толстый подошёл к готу. В левой руке толстый держал срезанный белый шнурок и рваные бусы. В правой – фонарь. Не церемонясь, он включённым фонарём поднял подбородок гота. И вгляделся.
«Где-то я тебя видел», – сказал толстый. Гот усмехнулся и пробормотал разбитыми губами: «В Киеве. На фестивале в прошлом году». «Точно, – сказал толстый и хлопнул себя по лбу левой рукой, той, в которой были бусы и шнур. – И как там тебя звали?..» – толстый силился вспомнить. «Карна, – ответил гот. – Карна дас. А ты – Бхима. Я тебя знаю». Бхима засмеялся как-то тонко, по-девичьи: «О, Кар-на! Помнишь, как ты обещал мне на форуме катха-точка-орг… что ты там мне обещал оторвать?» Гот погрустнел: «Ты тоже обещал мне кое-что отрезать, Бхима». Толстый стал серьёзным и сказал: «Ну я-то, положим, могу обещанное исполнить. Видишь, как Кришна распорядился…» Гот сказал: «Планы Господа непостижимы». Потом помолчал и добавил: «Давай уже скорее покончим с этим».
Толстый убрал фонарь в один карман. В другой карман убрал шнур и бусы гота. Расстегнул свою рубашку. На его мощной шее красовалось несколько рядов таких же деревянных бус. Толстый снял с себя одну нитку и надел готу на шею, прямо через голову. Круг бус был широк, худую шею гота можно было обмотать дважды. «Извини, свой шнур дать не могу. Нет у меня шнура. Я же не брахман» – сказал толстый. Гот сказал: «И что же ты, не-брахман? Убьёшь меня, брахмана?». Толстый ответил: «А что мне с тобой сделать? Срезать с твоей головы драгоценный камень? Как Арджуна у Ашватхамы? Так на твоей голове его нет. Только на шевроне “Чёрное солнце“ – знак Готского батальона. Его срезать и отпустить?» «Убийство брахмана – большой грех», – саркастически сказал гот. «Ничего. Я вокруг туласи обойду. Знаешь песенку “Брахма-хатья дикани ча”?» Оба кришнаита засмеялись. Толстый Бхима смеялся тонко, а худой Карна беззвучно. Потом Карна сказал: «Я – Карна. Ты – Бхима. А эти двое, за твоей спиной, они кто? Накула и Сахадева?» Новый приступ смеха. Карна продолжил: «Где же Арджуна? Это он срезал с меня шнур и бусы?» Ещё один приступ смеха.
Чем дальше, тем разговор двух старых знакомых становился для остальных – сиречь двух ополченцев, стоявших у дверей, а также и тебя, читатель, – всё более непонятным. И это было ещё только начало. Бхима притащил из угла два стула, на один сам присел, на второй усадил Карну. Накул» и Сахадева курили и наблюдали за беседой с удивлением и интересом.
Бхима сказал: «Вот ответь мне, Карна, почему ты ввязался в такую угра-карму, фашистскую форму на себя надел, совершаешь все виды греховной деятельности. И ведь принципы, наверное, нарушаешь? А сам – брахман».
Карна сказал: «Это не угра-карма, Бхима. Это дхарма. Защищать свою родину. От бандитов и сепаратистов. От агрессоров. А принципы я не нарушаю. Не курю, не пью. Разве что чай. А ты тут наверняка русскую тушёнку трескаешь!»
Бхима сказал: «И от каких агрессоров, Карна, ты защищаешь свою родину? Это женщины, дети, старики? Вчера под обстрелом вашего батальона ребёнок погиб. Девять лет было девочке. Это она была агрессор, от неё ты свою Руину защищал? А тушёнку я не ем, ни свинину, ни – тем более – говядину. Я вообще мяса не ем. Бывает, что ничего кроме мяса нет. Так я и не ем ничего. Или только хлеб. А как у вас в Готском батальоне с садханой? Небось в четыре утра встаёте джапу читать? Ага».
Карна сказал: «Девочку жалко. Очень жалко. Но это война. Это вы виноваты. Сложите оружие, сдавайтесь, и мы не будем никого убивать. Вы же в городах и сёлах свои отряды держите, прикрываетесь мирным населением. А с садханой у меня всё ровно. У нас не разоспишься. Вы же, черти, стреляете по ночам. А утром, когда самый сон, приползают от вас чечены и дозорам головы отрезают. Я сам видел мёртвых парней, что уснули на посту, да так и не проснулись. Поэтому у нас, если хочешь остаться жив – не спи. В брахма-мухурту теперь весь батальон в повышенной боевой готовности, на ногах. Ну а я пользуюсь, мантру читаю. Ты же, наверное, к заутрене ходишь в православную церковь? Или с мусульманами молишься? За вас же мусульмане. У вас “Аллах акбар”. Кришну-то позабыл небось!»
Бхима сказал: «Это мы черти? Это мы виноваты? Мы – агрессоры? Кто к кому пришёл-то свои порядки устанавливать? Вот ты, Карна, с какой ятры? Со львовской? Так и сидел бы у себя во Львиве, ходил бы в храм, пел киртаны, ягьи проводил, коли брахман. Чего ты припёрся к нам под Луганск? Мы тебя звали? Я тебя звал? Хочешь жить под Киевом, нехай, может, вы с фашистами унию подпишете. Будете один раз “Кришна” говорить, один раз
