Хотя он, собравшись с силами, зашагал, казалось бы, очень энергично, но вперед подвигался медленно, словно шел по движущейся дорожке против движения. На фрейбургский вокзал он пришел, опоздав на несколько минут. В вестибюле в его сторону бегом мчится какая-то женщина. Он посторонился, уступая ей дорогу, но она подбежала к нему и остановилась перед ним. Комиссар взял ее за руки, чувствуя себя виноватым. В первый миг он ее не узнал, бессознательно ожидая увидеть Майку. Наконец он отыскал одно из тех простеньких словечек, которые так любит Юлия:
— Привет!
Она хохочет и берет его под руку. Она без багажа, зато с цветами или, во всяком случае, с чем-то похожим. Три коричневых бархатистых початка покачиваются на длинных стеблях. Они похожи на микрофоны, нечаянно попавшие в кадр.
— Шильф![35]— говорит Юлия, ткнув его в бок. — Правда, уже довольно солидного возраста.
— Открытка при тебе?
— Ты мне писал?
— Вчера. Это было важно.
— Вчера было воскресенье, Шильф. Как же я могла получить сегодня открытку?
Она, как всегда, права. Комиссар с облегчением замечает, что открыточный эксперимент в присутствии Юлии с каждой минутой интересует его все меньше. Он обнимает ее одной рукой за плечи, следуя примеру, полученному на берегу Женевского озера, и наклоняется над ней, чтобы почувствовать запах ее волос. Запахи, слыхал он когда-то, не могут присниться во сне.
Показавшееся из-за туч солнце превращает город в серебряный ландшафт. Вероятно, ночью снова шел дождь; сейчас лужи блестят, словно жидкий металл, а от ярких бликов, вспыхивающих на стеклах проезжающих машин, Шильф невольно зажмуривает глаза. Какой-то старик в драных брюках небрежно кивает, здороваясь с кем-то на другой стороне улицы, где абсолютно никого нет. На углу остановилась девушка, она замерла на месте, зажав в одной руке зонтик и склонив набок голову, как будто вдруг забыла, куда собиралась пойти.
Комиссар решил радоваться. Хорошо ведь, что есть кто-то, кто встает пораньше, чтобы навестить его в другом городе! Ему приятно смотреть на лицо Юлии и ее веселые короткопалые руки, которые все время находятся в движении. При одном взгляде на эти руки ему делается понятно, почему некоторые верят в добрую природу человека. У того вида, к которому принадлежит его подруга, все гадости могут случаться только по недоразумению.
Радужное настроение Шильфа моментально проходит, когда перед ним в газетной витрине возникает знакомое лицо Себастьяна. Выхватив в заголовке слова «медицинский скандал» и «ходит на свободе», он невольно ускоряет шаг.
— Ну, как там твой подопечный по следствию? — спрашивает Юлия тоном мастера, явившегося по вызову устранять какие-то неполадки.
К собственному удивлению, Шильф убеждается, что для ответа на этот вопрос ему требуется подумать. Себастьян, Оскар, множественные миры и обезглавленный велосипедист выстраиваются у него в голове в почти законченную логическую картину, которая тут же распадается вихрем пестрых кусочков. Комиссар знает убийцу и знает похитителя. Но, как это ни глупо, в смерти Даббелинга все равно нет никакого смысла.
— Не хватает только одной детали, — говорит он, отпирая дверь многоэтажного дома, в котором находится его служебная квартира. — И к сожалению, это как раз несущий элемент конструкции.
Казенное лицо тесной служебной квартирки сегодня приветливо просветлело, украшенное полосатой зеброй лучей, проникающих сквозь полураскрытые жалюзи. Юлия входит так, словно только что вернулась после выхода в город. Взяв бутылку, она вылила содержимое в раковину и поставила в нее стебли камыша. С некоторым запозданием Шильф становится посреди комнаты с раскрытыми объятиями и, чувствуя себя полным идиотом, восклицает: «Добро пожаловать!» Только сегодня, глядя в ванной на свое отражение, он нашел подходящее слово для этих мешков под глазами и окружающих их морщин: слоновье лицо. Для мужчины со слоновьим лицом, думает он, не так-то просто быть обаятельным кавалером.
Но Юлия рассмеялась своим обычным смехом и потянула комиссара на диван. Схватив его правую руку, она подносит ее к губам и целует, как будто он только что скончался.
После слома интерес Шильфа к женщинам в основном сводился к вопросу, насколько заслуживают доверия их свидетельские показания в суде. Даже появление Юлии на последних метрах до финиша ничего существенного в этом отношении для него не изменило. Тем не менее его тело вступило с ее телом в соглашение, которое обе стороны исполняют ко взаимному удовольствию. Он любит смотреть, когда она раздевается. Она расстегивает блузку с такой же непринужденностью, с какой другие женщины открывают сумочку. Бесчисленные взгляды, годами изучавшие Юлию во всех подробностях, снимают с комиссара обязанность испытывать при этом священный трепет. Он может просто смотреть.
Когда ее платье, аккуратно сложенное, оказывается на спинке стула, ее нагота пробуждает в нем скорее не страстное влечение, а растроганную нежность. Когда же она прижимается к нему всем телом, он любит ее со всей страстью и благодарностью, на какие еще способен. Любит так сильно, что перед этим чувством исчезает все: и боль, и тяжелые мысли, и назойливая человеческая потребность постоянно давать себе отчет в собственном существовании. Юлия с самого начала обнаружила способность заставить наблюдателя умолкнуть. На несколько минут приходит покой. Бесконечный, как черный цвет. Прекрасный, как ссуда, взятая под залог у смерти.
Затем они поднимают жалюзи, пьют кофе возле закрытой балконной двери и чокаются чашками об окно, чествуя начинающийся понедельник. По улице проезжает на роликах ребенок, скребя по дороге железными колесиками, которых давным-давно уже нигде не выпускают. Два голубя дерутся, сражаясь за грецкий орех, которого ни тот ни другой не могут расколоть. Шильф долго щурится, глядя на солнечный свет, пока вдруг под голубиной личиной не обнаруживаются две вороны — вещуньи зимы и скорби, коварно проникшие сквозь прореху в ярко раскрашенном занавесе, изображающем из себя лето. На несколько секунд деревья предстают перед ним в виде скелетов на фоне серого неба; он видит скудную равнину, на которой собралась тьма-тьмущая ворон; видит, как они, взлетая, затмевают собою солнце. Перерыв в вещании прошел, и в голове все снова по-старому.
С блаженным вздохом Юлия поудобнее устраивается в его объятиях.
— Побудь еще, не уходи от меня, — шепчет Шильф.
— Побуду, — отвечает Юлия. — Меня не было с тобой, а сейчас вот же я тут.
Она смотрит на него глазами как из глубин моря, высоко поднимает брови и растягивает губы, как актриса в немом фильме. Шильф кладет ей на голову ладонь и, закрыв глаза, пытается прочесть ее мысли.
— Скоро мы будет лелеять друг друга, как воспоминание, которое порой приходит некстати, но без которого мы уже не можем обойтись.
Звонок в дверь заставляет обоих вздрогнуть. За дверью обнаружилась молоденькая кандидатка на должность полицеймейстера, видно, что она очень торопится поскорее уйти. Только тут Шильф заметил, что выскочил без штанов. Принимая у нее пакет, он чуть было не сунул девушке чаевые, но вовремя спохватился. На упаковке надпись «Срочно».
