что-то новое в этой мысли. — Как будто действительно боялся… Но это было вначале. В последние же несколько месяцев наоборот стал внимательным, отзывчивым. Такое ощущение, что теперь он хочет наладить отношения со мной… Но все равно продолжает к ней ходить.
— Постоянно к ней ходит?
— Постоянно. Несколько раз в неделю, — опустила глаза Полина. Она прямо озвучила сейчас свои самые наболевшие переживания, и ей сделалось особенно горестно и тяжко.
— А аппетит у него какой? Вкус не переменился?
— Да нет, все то же самое. Только теперь часто сам готовить стал.
Бабка с минуту отзывчиво смотрела на Полину. Вся та боль, которая в эти мгновения особенно ясно проявилась в лице гостьи, в полной мере отразилась и в ней.
— Мне нужна его фотокарточка.
— Да, Кристина говорила, — спохватилась Полина, суетливо доставая и протягивая бабке специально принесенную для нее фотографию Завязина — самую свежую, которую она только смогла найти.
— Долго женаты, — всматриваясь в фотографию и покачивая головой вверх-вниз, совсем тихо сказала бабка. — Это недавнешний снимок?
— Где-то месяц назад сделан.
— А когда ты стала замечать в муже перемены?
— Мне кажется, что с весны прошлого года все началось.
Вновь обратившись к фотографии, бабка несколько секунд не моргая пристально глядела на нее, после чего, закрыв глаза и чуть приподняв вверх голову, стала водить по снимку кончиками пальцев правой руки. С минуту она изучала фотографию пальцами, то начиная особенно быстро перемещать их, то вдруг задерживая на одном месте, а затем поднесла ее к губам и, по-прежнему не открывая глаз, сидела так еще некоторое время.
— Сомнения в нем, — положив наконец снимок на стол, тревожно сказала бабка. — И сильные сомнения. Борьба. Там ему плохо. Он уже не хочет быть там. Но его держат. Держит она… и еще кто-то другой.
— На нем приворот?
— Очень сильный, — покачала головой бабка. — Очень.
— Вы сможете его снять? — спросила Полина, начав беспокоиться все больше.
Ничего не ответив на это, бабка встала со стула и вышла из комнаты. Через некоторое время она вернулась, принеся с собой моток ниток, зажигалку, тетрадный листок, зеркало и маленький связанный из пихтовых веток веничек. Оторвав небольшой кусок бумаги, она положила его на зеркало и, поднеся фотографию к самому рту, начала что-то быстро-быстро нашептывать на нее, водя перед губами. Изредка бабка резко возвышала голос, после — плавно снижала, чтобы через несколько секунд снова начать шептать громче; потом вдруг она остановилась, обмотала фотографию вдоль и поперек двумя нитками, связав их с лицевой стороны в узел, и, вновь поднеся снимок ко рту, продолжила шептать на него.
Наблюдая за действиями предсказательницы, Полина видела, как напряжено было ее лицо, как хмурились брови и лоб, а закрытые веки подрагивали и раз за разом с силой сжимались, будто от каких-то глубинных внутренних ощущений.
Закончив нашептывания, бабка положила фотографию на стол лицевой стороной вниз и, разорвав ногтями обе нитки, убрала снимок в сторону. После этого она связала свободные концы в еще один узел, поплевала и подула на нитки, завернула их в подготовленный обрывок бумаги, подожгла и положила на зеркало. Тут же она вновь взяла снимок и начала водить по нему пихтовым веничком, бормоча что-то совсем невнятное, так что выходившие у нее звуки сливались в одно сплошное монотонное гудение. Все время, пока на зеркале горело пламя, она продолжала обмахивать фотографию веничком и нашептывать заговор, а когда и бумага, и нитки истлели в совершенную труху, собрала пепел в оставшийся листок и вернула снимок Полине.
— Фотографию эту никому не давай и не показывай, — сказала бабка самым серьезным и настоятельным тоном. — Сейчас на нем ничего нет, но следи за ним. Домой придешь — первым делом проверь всю одежду, которую он сейчас носит. Посмотри, нет ли в карманах ниток, волос, а если найдешь — сожги дотла. Проверь, не пришито ли к брюкам или рубашкам каких лоскутков; особливо с внутренней стороны посмотри. Их тоже все оторви и сожги… Святая вода дома есть?
— Нет.
— Сходи в церковь, на утреннюю (но именно на утреннюю), и возьми воды, а домой придешь — окропи ею порог и его одежду. То, что останется, дай ему выпить.
Внимательно слушая наставления ясновидящей, Полина не переставая кивала головой, стараясь в мельчайших подробностях запомнить все, что та говорила ей.
— Не грусти и не печалься, — продолжила бабка уже не строго, а прежним своим проникновенным голосом. — Любовь твоя сильна, и эта-то любовь и притягивает его. Храни ее в своем сердце. Все будет хорошо — думай об этом и зла никому не желай… Вы не венчаные?
— Нет.
— По-хорошему вам обвенчаться бы нужно.
— Вряд ли он на это согласится.
— Ну, согласится — не согласится, другой вопрос. Но если бы обвенчались, это бы верно было.
Пообщавшись еще некоторое время и уточнив все, что с первого раза не успела толком уловить, Полина достала из своей сумочки пятьсот рублей и протянула купюру бабке.
— Что это? — вопросительно посмотрела на нее ясновидящая.
— Это вам. Маленькая помощь от меня.
— Нет-нет, дочка. И не думай об этом, — с каким-то даже испугом проговорила бабка, тотчас поднявшись со стула и отведя от себя руку девушки. — Я не за тем это делаю.
— Возьмите. Это такая малость. Вы очень помогли мне.
— Нет, не выдумывай. Оставь это.
— Возьмите.
— Нет, — мотая головой, твердила свое бабка.
— Я здесь положу, — сказала Полина, тоже вставая и кладя купюру на стол.
— Нет, забери, — подняла на нее глаза ясновидящая.
— Пусть. Мне не в тягость, а вам они пригодятся, — ласково смотря на бабку, сказала Полина.
— Я не могу брать деньги, — умоляюще сложила брови бабка. — Мой дар передала мне перед смертью бабушка и строго наказала, что он пропадет, если я буду брать плату за помощь… Забери назад, дочка, — упрашивающим тоном добавила она.
Взяв со стола купюру, Полина вернулась в зал; с Кристиной бабка проговорила совсем недолго, и вскоре гостьи ушли.
Проводив девушек, старушка возвратилась в дом и сразу же, не проходя в комнаты, принялась копошиться в прихожей возле вешалки. Разглаживая висевшую одежду, проверяя трубку стоявшего на тумбочке телефона, поправляя загнувшийся уголок паласа, ровняя и без того идеально выставленную в ряд обувь, она стала производить ту старческую суету, в которой ровным счетом нет никакого практического смысла, но которую так любят женщины преклонного возраста, чтобы только наполнить свое существование какими-либо действиями и вновь погрузить себя в умиротворенное состояние от осознания наведенного ими полного порядка в хозяйстве.
Обменявшись на улице несколькими фразами, Полина и Кристина всю дорогу
