Книга Сердце убийцы - М. Джеймс

Но у меня нет выбора.

Левин заметно молчалив, когда я сажусь в машину. Я смотрю на него, на профиль его точеного, красивого лица, теперь с тенью щетины на подбородке, и я снова слышу его голос в своем ухе, говорящий мне прикоснуться к себе, говорящий мне кончить. Сейчас я чувствую желание, которое не смогла проявить сегодня утром. Сидя рядом с ним, я чувствую жар и холод во всем теле, мою кожу покалывает, когда я складываю руки на коленях и жду, когда он что-нибудь скажет.

— Ты что-нибудь выяснила? — Наконец спрашивает Левин, когда мы подъезжаем к отелю.

— Не совсем. Я пыталась задать ему несколько вопросов о его бизнесе, но далеко это не продвинулось. Он очень молчалив по этому поводу.

— Как и ожидалось. Но тебе нужно кое-что выяснить. Попробуй поговорить с ним после секса, когда он в хорошем настроении, расслабленный.

— Это должно было произойти сегодня утром. — В моем голосе звучат резкие нотки, как будто я хочу, чтобы Левин знал, что произошло. Я хочу, чтобы он ревновал. Я хочу увидеть, как напрягается его челюсть, как сжимаются его руки на руле, и я получаю именно это.

— Достаточно, — тихо говорит он.

— Что? Ты не хочешь проговорить сегодняшнее утро? Может быть, я могу помастурбировать для тебя в гостиничном номере, пока буду рассказывать, как именно Гриша разбудил меня своим членом…

— Лидия!

Голос Левина гремит по машине, и я мгновенно становлюсь маленькой и притихшей, съеживаясь на своем сиденье.

— У меня были свои причины для того, что я сделал прошлой ночью, — тихо говорит он. — Но, возможно, это был не лучший способ сделать это. Мы не будем говорить об этом снова.

Часть меня хочет сопротивляться, продолжать дразнить его. Но в глубине души я знаю, что будет лучше, если мы не будем говорить об этом.

Я не могу справиться с тем, что происходит между мной и Левином, с напряжением и химией, которые теперь постоянно кажутся на грани взрыва, а также сосредоточиться на этой работе, которую я должна выполнять, не испортив ее. Я чувствую, что постоянно нахожусь на тонкой, как бритва, проволоке, чтобы не сделать или не сказать чего-то, что выдаст Грише, что я больше не хочу его и не забочусь о нем.

Мне никогда не приходилось так лгать или обманывать кого-либо. Это самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать в своей жизни.

— Он хочет увидеть тебя снова? — Лаконично спрашивает Левин, когда мы подъезжаем к отелю, и я киваю.

— Завтра вечером.

— Хорошо… — это все, что отвечает Левин, но, судя по тону его голоса, мне кажется, что он вообще не считает это ничем хорошим.

Легче не становится. Следующее свидание, на которое Гриша приглашает меня по моей просьбе, – ресторан, в который, по его словам, он вложил деньги, и это глянцевое, современное заведение, хотя я не могу по-настоящему насладиться едой из-за своих нервов. Я знаю, чего можно ожидать, когда мы вернемся в его квартиру, и я боюсь этого.

Я не чувствую, что многого добилась. Он уклончиво рассказывает о своей работе и ее деталях, всегда возвращая их ко мне и моей дипломной программе. Он говорит о том, как он мог бы инвестировать в департамент, чтобы помочь обеспечить мне пребывание в должности там, о своей заинтересованности вкладывать больше денег в подобные вещи, но все это изложено в расплывчатых деталях о том, откуда именно берутся эти деньги. Все это сказано тоном человека, который хочет сказать не забивай этим свою хорошенькую головку, но знает, что лучше не использовать именно эти слова, и это меня бесконечно расстраивает. Это также заставляет меня хотеть быть рядом с ним все меньше и меньше.

Я пытаюсь сделать то, что предложил Левин, вытянуть из него больше информации после секса, но он почти сразу засыпает, как и в первую ночь, прижавшись ко мне и положив руку мне на живот. Я не утруждаю себя попытками снова встать, чтобы вынюхивать, и выключаю телефон, чтобы Левин не смог мне позвонить. Если ему нужно поговорить со мной, он может сделать это, когда снова заедет за мной утром.

Так продолжается почти две недели. Мы с Гришей видимся почти через день, а в промежутках я остаюсь в гостиничном номере, чувствуя, что вот-вот полезу на стены от отчаяния. Левин держится особняком, наши беседы кратки и сосредоточены на том, что я узнаю о Грише или, скорее, о том, чего я не узнаю, и это меня тоже расстраивает, хотя бы по той простой причине, что я хочу поговорить с ним и знаю, что не должна этого делать.

Я хочу уйти. Я хочу, чтобы это закончилось, и я провожу время в одиночестве, ломая голову над другими способами, которыми я могу найти информацию, которая нужна Левину. Гриша никак случайно не проговорился, и у меня заканчиваются способы задавать ему вопросы, которые не звучат подозрительно. Я не видела свою бабушку, и хотя Левин позволил мне позвонить ей один раз, чтобы узнать, как она, я остро осознаю потерю и этого времени.

Вся моя жизнь сейчас приостановлена. Мои занятия, время, проведенное с бабушкой, моя общественная жизнь – все. У меня было не так много друзей, которые скучали по мне или по которым я скучала в ответ, я всегда была слишком занята и сосредоточена на других вещах, но весь мой мир сузился до этого гостиничного номера и работы, на которую меня вынудили, и я хочу, чтобы это закончилось.

Каким бы ни был исход, я хочу обрести свободу.

Вот почему мне пришла в голову идея, которую, я могу сказать, Левин сразу же возненавидел, хотя он знает, что она хорошая.

— Я сделаю ему сюрприз в его офисе, — говорю я Левину утром, в один из дней, когда я не должна видеть Гришу. — Он сказал мне, где это. Может быть, я смогу взглянуть на что-нибудь у него на столе. Пока...

— Конечно, — резко обрывает меня Левин. — Я высажу тебя в нескольких кварталах отсюда, а потом встретимся. Постарайся запоминать все,