какой пошел, может настойки?
— Нет! — решительно поднялся я. — Да и пора мне, Владимир Георгиевич.
— Эх, вот, всем ты, Николай, хорош. Умный, честный, добрый, боец, опять же, каких поискать. Да вот только некомпанейский…
Глава 23
Возвращение прошло буднично. Ваську в конюшню, сам к Максутову. Его холуи, простите, подчиненные уже ждали меня возле Миши Хромого. Вот интересно, у них вообще нет личной жизни?
— В последнее время я езжу в бордели чуть чаще, чем к себе домой, — сказал я, входя в просторную комнату.
Опять новую. Такое ощущение, что Максутов собрался посетить все апартаменты этого заведения или познакомить меня с их убранством. Нынешний номер отличался помпезностью и размерами. Видимо, оказался предназначен для излишне тучных посетителей.
Игорь Вениаминович сегодня был будто еще более сосредоточен, чем обычно. Он сверлил меня внимательным взглядом, словно увидел нечто неожиданное. Причем явно впервые.
— Рассказывай, — повелительно сказал он, приглашая меня присесть на кресло.
— Иду я по вашему Питеру, никого не трогаю, чисто символически битой размахиваю, — развязно закинул я ногу на ногу. Правда, под суровым холодным взглядом Игоря Вениаминовича поежился и стал серьезнее. — В общем, слетал я в Петербург. Чуть не вляпался в очередную историю. Хотя вляпался, но после благополучно выпутался.
Вот в чем были похожи Ситников и Максутов: оба слушали внимательно, выказывая тем самым уважением к рассказчику. Разве что генерал-губернатор изредка качал головой, да причмокивал на особо интересных моментах. Игорь Вениаминович же представлял собой мраморную глыбу. За все повествование на его лице не дрогнул ни один мускул. Разве что убийство Падшего заставило брови высокородного поползти вверх.
— Ты уверен, что он… умер? — наконец выдохнул Максутов.
— Я ему пульс не щупал конечно, но у меня есть уважительная причина. У тошкенов вроде нет пульса. А по другим признакам он явно был более мертв, чем жив. А я что, опять что-то не так сделал?
— Что-то не так… — повторил Игорь Вениаминович мои слова, чуть скривившись. Будто попробовал их и вкус ему пришелся не по душе. — Если все так, как я понял, то ты убил Экзарха. Одного из трех Верховных Падших, высших тошкенов, помощника самого Полимарха. Причем, сделал это чересчур легко.
— Ну, по этому поводу я бы поспорил. Если бы не Вась… кьярд, то черта бы с два это у меня получилось. А что за Полимарх? Титулов у него почти как у вашего… нашего Императора.
Максутов укоризненно покачал головой, но мой комментарий касательно Его Величества пропустил мимо ушей.
— Правитель тошкенов. Их верховный генерал, если можно так выразиться. Полностью лишенный всего человеческого, существо, которое есть сама суть оскверненной магии. Многие именно с ним и связывают возникновение Разломов.
— Но точно Вы не знаете, так? — поинтересовался я.
— Наши немногочисленные разведчики, которые смогли попасть в тот мир с помощью обратных Разломов или редких артефактов, не вернулись. Поэтому все, что нам остается — лишь домыслы. Известно только, что его Экзархи и руководят вторжениями в иные миры. Мы видели Полимарха только однажды. Когда он вместе со своей армией обрушился на Петербург. Неудивительно, что после Экзарх остался там для поднятия новых Падших.
— Я думал, что вы сбежа… эвакуировались прежде, чем случился Разлом.
— Нет! — холодно процедил сквозь зубы Максутов. — Неужели ты думаешь, что мы не пытались дать отпор? Пытались до последнего. Но когда поняли, что сопротивление тщетно, отступили. Спасли тех, кого смогли спасти.
Надо сказать, что это уточнение немного меняло всю картину. Тот же Ситников считал, что Император сбежал, поджав хвост, как только запахло жареным. Да и я, если честно, считал так же. Достоверной информации о Переходе не существовало. А свидетели тех событий старались молчать. Вряд ли тут была какая-то цензура со стороны жандармов, скорее, здесь испуганно замер еще более страшный зверь — самоцензура. Когда считаешь, что за сказанное можно отхватить таких оплеух и даже не пытаешься что-то произнести вслух.
— А откуда все эти названия — Экзархи, Полемархи? Это же вообще ни разу не русское.
Впервые за сегодняшнюю встречу губы Максутова тронула улыбка.
— Покойный дедушка нашего Императора, Александр IV был большим любителем Древней Греции. Он и себя считал греком, даже нанял каких-то прохиндеев, которые нашли в нем кровь чуть ли не самого Александра Македонского. Александр Македонский и русский Император, — качнул головой Игорь Вениаминович, давая понять степень абсурда.
Я пожал плечами, и не такое бывает. Истории про то, как всякие Пупкины и Пузиковы внезапно разбогатев также внезапно покупают себе дворянские титулы — были не новы даже в нашем мире. А тут — сам Император. Ну хотелось ему быть потомком Александра Македонского, так что, жалко, что ли?
— Так как Экзархи и Полимарх редко удостаивались упоминания, то и название прижилось. А вот с ксеносами Его Величество не угадал. Падшие впервые появились в Азии, оттуда и пришло слов «тошкены». Надеюсь, этим твое лингвистическое любопытство удовлетворено?
Я кивнул. Если честно, более чем. Всегда бесило, когда у тех же писателей встречались названия, данные наобум, просто от левой пятки. И что многие считали, чем загадочнее и непонятнее, тем лучше.
— Давай вернемся к нашим баранам, — сказал Максутов. — Как вел себя кулон, когда ты убил Экзарха?
Меня немного удивило, что Игорь Вениаминович спросил именно о событиях, которые произошли после, а не предшествовали встрече с помощником Полимарха. Но все же рассказал. Про раскаленный прут внутри груди, про невозможность вздохнуть и жуткий страх в связи с этим.
— Не переживай по данному поводу. Кулон хранит тебя. И будет оберегать дальше. Самое главное — не снимай его, что бы ни случилось. Ты понял, Николай?
— Понял, не дурнее паровоза.
— Что с этим дневником? Тебе помочь в расшифровке?
— Я пока сам попробую, Ваше Превосходительство. Если ничего не получится, тогда обращусь к Вам.
Даже не знаю, почему вдруг ответил так. Самое разумное было как раз отдать дневник Максутову. С его-то связями расшифровать написанное — вряд ли будет стоить больших усилий. С другой стороны — и все написанное станет сразу достоянием гласности. В общем, я решил полагаться на свое внутреннее чутье. Да и в голове почему-то всплыли слова Ситникова про «никому не доверять».
Что еще любопытнее, Игорь Вениаминович отнесся к моему возражению достаточно спокойно. Будто бы сам не был
