покоя, и всё начиналось по новой.
В довершении ко всему пришёл Ефрем и, осмотрев коня, заявил, что конь старый и меня с ним безбожно надули. На предмет возраста Разбоя я никаких иллюзий не питал и так, а что до цены, то тут меня и малый ребёнок обдурил бы.
Сложив с вечера всё своё походное барахлишко, я не без удовольствия отметил, что к двум теперь уже десяткам пулевых полупатронов Макарыч присовокупил ещё две дюжины патронов с солезоловой смесью и первую действующую модель мультитула образца восемнадцатого века. Я, в свою очередь, сдал ему на хранение большую своих финансов и другое имущество, не удостоившееся чести участия в боевом выходе.
Ночью мне снилась всякая белиберда, и когда утром, чуть ли не с первыми петухами меня разбудил Макарыч, я даже обрадовался, осознав, что всё это было не наяву.
Провожать меня пришли все сотрудники «слесарного дома Тимонина». Я попрощался с каждым из них. Савелий с Захаром посетовали на то, что без меня дела пойдут не в пример медленнее, Федюня спросил, подошла ли лопата, а Никитос – так ли он золу обжёг. Ефрем пожелал скорейшего возвращения, Макарыч обнял меня как сына, Настасья Петровна всплакнула. Но самое необычное прощание у меня состоялось… с кем бы вы думали? Да, именно с ней. Татьяна напекла мне в дорогу пирогов со всем на свете и пообещала ждать.
Вот уж чего я точно не ожидал, так это того, что меня из похода будет ждать чужая жена. Нет, я, конечно, всё понимаю, но есть же границы какие-то. Мне уже доводилось сталкиваться со странностями добрачных семейных отношений в этом мире, вот только приятных впечатлений не сохранилось. А тут что-то совсем за рамками…
В таких вот растрёпанных чувствах я и прибыл к месту сбора. Кстати, во время прибыл. Но сей факт не избавил меня от начальственного гнева. Капитан Синюхин устроил мне выволочку за всё на свете: и что одет не по форме, и что взвод свой вчера оставил без присмотра, и за что-то там ещё. Я слушал его в пол-уха, но про то, что казаки – это лёгкая и потому несерьёзная кавалерия, а драгуны – это сила, ударный кулак, оплот порядка и дисциплины, ну и опора трона опять-таки, я всё же уловил. Ещё отец-командир чётко дал мне понять, что никакой пластунской вольницы мне больше не будет, и что лучше бы вместо меня-раздолбая прикомандировали бы к нему поручика Старинова. Вот уж кто настоящий офицер, даром что штабной, а и оборону деревни организовал на высшем уровне, и бандосов в лесу в ловушку тоже грамотно заманил. А я всего-то разок одного единственного шуралейчёнка шуганул, да и то, видать, случайно, и уже герой героем. Он ещё посмотрит, из чего я там сделан, и не смажу ли пятки при первом же шорохе.
Смысла спорить с ним сейчас я никакого не видел, хотя приятного, безусловно, немного, но от полного разноса меня спас посыльный из штаба, он привёз Синюхину карту, про которую я уже, по совести-то сказать, и забыл за всей этой кутерьмой. Капитан о её существовании просто не знал, поэтому тоже немало удивился. Ещё сильнее он был поражён, когда неосмотрительно развернул её для беглого осмотра. Ну, ещё бы! Такого здесь не видел никто, кроме Лёшика с Ромой, а посмотреть там было на что.
Синюхин, не будучи знаком с топографией вовсе, подозвал остальных офицеров. Я как самый младший по званию, и являющийся лицом наименее доверенным, к осмотру допущен не был. Минут пять я, затаив ехидную улыбочку, созерцал картину «мартышка и очки». После безуспешных попыток понять хоть что-нибудь, капитан обратился ко мне, без особой впрочем, надежды.
Да, конечно, я в команде Стариного не зря всё это время хлеб ел, заверил я командира, само собой, карты читать обучен, а уж эту особенно: она же до вчерашнего дня принадлежала самому Роман-Елизарычу, а он – добрая душа, как прознал, что мы, по сути, на верную смерть идём, так последним и пожертвовал. Правда, карта масонская, и много на ней нарисовано того, чего ещё пока нет, и лет триста не будет. Но это – не беда! Вот Самара, вот Красный Яр, вот Нурлатынский острог, а нам, судя по всему, вот в этот населённый пункт. Да, название не совсем такое, но мы это сейчас по другой карте проверим. И я достал вторую имевшуюся в моём распоряжении карту.
Вот теперь товарищи офицеры оживились, ещё бы, чертёж земли Самарской образца второй половины девятнадцатого века гораздо больше походил на то, что было принято именовать картами в веке восемнадцатом. Тут уже и различными цветными пятнами в глазах не рябит, и дорог поменьше, а то думай, по какой из них быстрее доберёшься, и что за «М-5» такая нарисована, а на самом деле и нет её вовсе. Может, и других дорог тоже нет, раз уж они все по-разному вычерчены.
Синюхин попытался реквизировать у меня более понятную ему план-схему, но был вежливо послан, с напоминанием о том, что ему его карту сам полковник Ватулин прислал, стало быть, полагает Николай-Спиридоныча офицером грамотным, карты читать умеющим, вот и давайте, товарищ капитан, оправдывайте высокое доверие начальства. Я же, хоть и раздолбай каких мало, но посодействовать, однако ж, возьмусь, а то, неровён час, заведёт нас ротный в непролазную глушь, которую даже черти десятой дорогой обходят. Как мы тогда приказ командира полка выполнять будем? И сами не пойми где, и шуралеев ни одного. И сошлют нас тогда в такие места, где не ступала нога даже снежного человека.
Короче, дядя Коля Спиридоныч был слегонца поставлен на место, а то казаки ему, видишь, не армия, а уж разведка, так та и вовсе без надобности. Нет, брат, Колтыгина без хрена не сожрёшь! Будет время, я ему ещё для чего лопатка в бою нужна покажу.
Синюхин проникся, но рассусоливать не стал. Команда «По коням!», и мы двинулись. По самой Самаре мы ехали степенно, без суеты, можно сказать горделиво, но за её пределами поднажали. Хотя и не все. Я вот, например, ускорять Разбоя побаивался, что с того, что он ветеран, а ну как возьмёт да и вспомнит молодость, мне ведь и одной минуты скачки не выдержать.
По сути именно благодаря, так сказать, мне, наша ротная колонна довольно сильно растянулась. Командир то и дело присылал вестового с приказам догонять. Я дергал повод, нокал, совершал другие бесполезные действия,
