Тут есть датчики… способные улавливать мельчайшие примеси в воздухе, изменения в его химическом составе. Если бы в них что-то было, я узнал бы об этом от системы защиты после… ну… в общем, в процессе разрушения тканей. Так что, Первый… Не парься! Даю девяносто девять и девять десятых из ста за то, что всё с вами будет норм.
– Да… – невесело протянул Первый. – Спасибо, но… Как же ты? – он с болью поймал взгляд печальных лилово-голубых глаз. – Ты правда хочешь уйти? Может, всё-таки, как-нибудь…
Парень улыбался. Свет лампы за его спиной мягко пульсировал, напоминая ритм биения сердца.
– А что я? Я просто засну. Или, может быть, куда-то уйду. Вот так… Шаг за шагом… Подальше от этих стен, механизмов… Подальше от этих мерзких покорёженных взрывом дверей…
С этим он вдруг поднялся с краешка стола и шагнул вперёд. Едва не прошёл мимо Первого – застывшего, словно окаменевшего, не способного пошевелиться – но вдруг замер и повернулся. Его бледное лицо оказалось прямо напротив лица Первого. Так близко… Всего в паре сантиметров… А затем… Лампа вспыхнула знакомой белизной, и детали окружающего мира растворились в яркой пустоте.
Глава 15. Переговоры
Первый очнулся на минус пятом этаже, в самом начале запутанных коридоров. Недалеко от шахты, где погиб Саня, под тревожными взглядами Ханни и спецов. Но те, в принципе, уже привыкли к его регулярным отключкам. В ответ на расспросы о том, что же с Первым случилось, когда группа с таким трудом отбилась от кибержука, он просто поднялся на ноги, взял винтовку и буркнул: «Идёмте…» И выжившие члены отряда, подавив удивление и боль от недавних потерь, подчинились и двинулись за ним. Так решила Ханни. Первый временно стал их командиром.
Он легко привёл их к комнатке, которую показал ему «во сне» светлоглазый парень. Ориентировался он не столько по памяти, не в полном смысле осознанно выбирал путь, а буквально чувствовал нужные повороты коридора. Размытые надписи по-прежнему были здесь, но уже не так настойчиво кричали о радиационной угрозе, да и Первый уверенно огибал переходы, ведущие к энергетическому ядру.
Вскоре они оказались не в таком уж большом помещении, затемнённом, как во сне наяву. Лампы под потолком почти нигде не горели, лишь вздрагивали, оживая на миг и мерцая предсмертным свечением. Та же комната, в которой Первый, казалось, вот только что разговаривал с безымянным ИИ. Те же терминалы, дисплеи, слегка запылённые клавиатуры, тот же стол с лампой, служившей им одиноким маяком. Только кружки с недопитым кофе нет. Видимо, она была всего лишь плодом творческой мысли ИИ. Возможно, как и весь его образ, манеры… Удивительный, невероятный результат очеловечивания в процессе долгого, мучительного и порой одностороннего общения с теми, кто по собственной или по чужой воле пробрался на злополучный Объект. Как-то странно и очень грустно было смотреть на всё это. Пустой аппаратный зал, лишённый живого жокея, но хранящий в своих электронных недрах образ печального, доброго, темпераментного цифрового духа.
Фид и Рейко при посильной помощи Джона и медленно умиравшего Фёдора принялись за методичную, долгую, вдумчивую борьбу с защитными системами Объекта. Разложив оборудование прямо на полу, они начали искать способы подключения к местным терминалам. Их охраняли Первый, Айджан и Ханни, и даже болезненный Леонид Павлович. Они посменно дежурили в коридоре, готовые насмерть драться за шанс хоть кому-то из группы выбраться отсюда живым.
Охрана сменялась каждые несколько часов, прерываясь на еду и сон. Питались они сухими пайками, запасы которых быстро подходили к концу. А самая большая проблема была с водой из поилок. Они экономили её, как могли, стараясь делать от силы в час по одному глотку. Но вот Фёдору было тяжело. Жизнь утекала из него на глазах. Вскоре он не смог даже устно помогать Джону, давая команды.
Фёдор лежал в углу без сознания и тихо бредил. Его затылок болезненно перекатывался по сдувшемуся рюкзаку (инструменты из рюкзака были вынуты и валялись теперь вокруг). В его бормотании наряду с кличками членов группы стали проскакивать чужие имена, а также слова «мама», «брат» и «бабуля», от чего становилось жутко. Но его голос вскоре перекрыли взвывшие сирены, хоть айтишники и делали всё, чтобы их действия как можно дольше оставались незамеченными.
С сиренами они вскоре справились, и те смолкли. Но бред Фёдора вдруг поддержал бестелесный ИИ. Его системы защиты никак не хотели сдаваться, вторгаясь в работу айтишников и порою одерживая верх – вновь и вновь отвоёвывая себе клочки цифрового пространства. С репродукторами Объекта Фид и Рейко быстро разобрались, но вот с его способностью к радиоперехвату пришлось повозиться. Часовые отряда были вынуждены снять свои шлемы, потому что те вконец вышли из-под контроля. В них звучали разноголосые крики нашедших здесь свою смерть людей. Цифровые призраки выли, причитали и даже пели на непонятных языках, молясь неизвестным богам и взывая к их милосердию. А затем в этот хор пробился до боли знакомый, пусть и слегка искажённый, словно опьяневший голос.
Первый изо всех сил уверял себя, что это – не человек. Это просто цифровой дух, поселившийся во враждебной машине. И он стискивал зубы до хруста, чтобы только не слышать этот страдальческий шёпот, идущий из динамиков шлемов, сваленных кучей в углу. От тех, батарейки в которых никак не хотели садиться, заставляя его слушать и слушать все эти слова. А может быть, это происходило уже только в его голове, ведь шлемы-то, по идее, были отключены.
Первый уговаривал себя, что это бредит вовсе не светлоглазый парень, вовсе не их спаситель, проводник и собеседник. Это просто результат работы бездушных программных элементов, способных к имитации речи, а также других средств общения. Интерфейс связи с живыми людьми. Да и всё равно их разговор, их прощание с электронным духом уже состоялось. Ещё тогда, во сне наяву. В этом невероятном аналогово-цифровом континууме. В кластере информационного поля, созданного для них двоих перед экстренным «откатом реальности».
Первый очнулся от мыслей с призвуком неизбывной тоски. С горечью воспоминаний о том, чего, возможно, и быть-то никак не могло. А ещё – с чёткой установкой на то, о чём его попросили. Просьба была тяжёлой, равносильной милосердному убийству. И он обещал её выполнить, пусть и не своими руками… Но как же ему было трудно не откликнуться на этот зов: «Первый, помоги! Мне больно! Останови их!» Как трудно было вновь не поверить этому голосу.
Первый скрипел зубами, зажмурившись, его трясло,
