Шестьдесят семь.
— Вот и славно. Пошли, покажу тебе заодно мою вотчину, — я открыл портал: — Все на выход!
В Засечине в отличие от деревни оборотней всё ещё стояли вечерние сумерки, и во дворе кроме стражников находилось довольно много народа. Все они знатно взбодрились, когда из открывшегося портала вывалился Змей Горыныч, пусть и одноголовый. Со всех сторон кинулись бойцы, но тут следом выскочили четыре кхитайца с накрытым белой скатертью столом (тоже, должно быть, удивительное зрелище) и воплями, что всё в порядке, следом — трое со стульями, потом внезапно повалили дети вперемешку с терракотовыми бойцами, а уж в финале — я с группой бронзовых волков. Во дворе разом стало тесно и шумно.
Чжан У, выскочивший на крыльцо, непонимающе оглядывал всю эту публику.
— Приветствую вас, господин князь!
— Вечер добрый. Задание я привёз тебе, не из простых.
Я вручил ему бюст Горгоны, которая тут же кокетливо улыбнулась и сказала:
— А ты симпатичный!
Так, эта, похоже, тоже соскучилась по общению.
— Чжан, девушку пристроишь, допустим, в кабинете. Детей оставлю на твоё попечение. Поставить на полное довольствие. Подобрать из своих бойцов самых способных к учительству, пусть они обучают этих мальцов всяким наукам.
— Мой господин, я видел среди детей и девочек.
— Это не самое страшное. Все эти дети стали сиротами сегодня. И большую часть родителей убил я.
— Они напали на вас? — проницательно предположил кхитайский военачальник.
— Именно так. Твои бойцы сражались славно, но не всегда задача была под силу даже терракотовым воинам. Все эти дети до единого — оборотни, Чжан. В будущем — огромные волки, — кхитайские глаза Чжана расширились. — Но пока они — дикие дети, привыкшие к мысли, что люди — это еда и игрушка. Они будут вынуждены слушаться, об этом позаботится эта дама, — я тепло улыбнулся Горгоне. — А от тебя я ожидаю, что твои воины сумеют воспитать этих детей бойцами, верными клану.
СЛУХОМ ЗЕМЛЯ ПОЛНИТСЯ
В то же время в некой солидной гостиной города Н-ска за зелёным карточным столом шла вялая игра — не из азартных, а из тех, которые затеваются, лишь бы перебить ежевечернюю скуку.
— И что же вы, милостивый государь, думаете о последних столичных новостях?
— Это о которых, позвольте уточнить?
— Касательно громоподобного возвращения в свои потомственные владения последнего князя Пожарского.
— А, этот скандальный мальчишка… И чего он ещё натворил?
— Представьте себе, пронёсся по городкам, аки Горыныч Змей — всё подчистую пожёг огнём лютым, беспощадным.
— Да там, сударь мой любезный, имениев-то тех… было бы что жечь! Опосля памятного мора Пожар оскудел, они даже ярмарки проводить перестали.
— Ну не скажите-с! Ярмарки — то дело десятое, а вот, племянник Авпатия деви́ц радогостевских сильно хвалил.
Собеседники уставились друг на друга поверх карт. Наконец второй сморгнул:
— Прошу меня великодушно простить, но, кажется, я утратил нить беседы. О каких деви́цах вы изволите толковать?
Первый нетерпеливо повозился:
— Ну, как же-с! О девицах легкодоступных с нынешнего Пожарского имения. О них Авпатиев племянничек оченно высокого мнения был.
— Погодите-ка — в смысле, племянник «был»? Чего это с ним случилось?
— Типун вам на язык, милостивый государь, тьфу! Ничего с Авпатьиным племяшом не случилось, а вот с девками — всё, нету девок! Несколько весёлых домов было — и всё, тю-тю…
— Да что вы говорите! А куда ж оне делись?
— Всё пожёг дуралей Пожарский! Уж какие там у уважаемых людей дела были — получай свою долю, всё на мази, сиди себе, не ёрзай, и денежка тебе в карман течёт. Так нет же! Всё разворотил, людишек не счесть сколько прибил, работников похватал и в кандалы заковал! И девок, всех, кто не сбежал — пожёг! Истинно говорю!
— Он что же — совсем головой скорбный?
— То мне не ведомо! А вот то, что ему за эту расправу лютую ничего не будет, это я доподлинно знаю.
— Это как это? Что, если ты князь — тебе что, закон не писан?
— Именно что писан. А в том законе сказано, что он на своих землях имеет власть суд вершить.
— Ну не людёв же жечь!
— А может и жечь, я почём знаю? Я тех законов не читал-с. Повествую, что пересказывают.
Помолчали.
— И с чего бы ему так осерчать?
— Сие мне, милсдарь, неведомо. Может, девицы на его вкус оказались не так ловки, как их расхваливают? — первый господин оглянулся на дверь, прикрытую портьерой, и прибавил чуть тише: — Мне намедни внучок сказывал, что этот Пожарский на вечеринки студенческие не ходит. Уж как его Муромской не зазывал, он всё отнекивается, мол — учуся. Ага! А вокруг самого молодой паренёк постоянно вертится, вот и думайте!
Второй собеседник поражённо прикрыл ладонью рот:
— Бат-тюшки, что деется! Куда земля катится, если уважаемые рода так вот…
— Да что там уважаемого, то? Он же последний остался, вот и некому его приструнить, пример показать!
— Да-а, дела…
— Я вообще так думаю, что на месте тех блудюшников теперь другие понастроят.
— Это какие же?
— А как у альвов, с пацанами обученными.
— Тьфу ещё раз! — второй искренне передёрнулся. — Кто ж ему позволит-то этакую срамоту расплодить?
— А жечь людёв ему кто позволил? На своих землях вообче всё что хочешь будет воротить.
— Вот оно! — внезапно выпрямился второй. — Перед концом времён прорывается-то мерзость человеческая! А третьего дни, слыхали, земля дрогнула? Истинно говорю вам, Фенрир ворочается! Скоро он разорвёт свои узы — и грянет Рагнарёк! И земля налетит на небесную ось! — он так возбудился, что вскочил, роняя карты в отбой. Некоторые упали даже на пол, и
