сбавил шаг. Пётр посмотрел на вывеску и облизнул губы.
— Может, зайдём? А то горло что-то пересохло…
— Ну уж нет! — я решительно пресёк это поползновение. — Нам ещё с официальными лицами встречаться, а от тебя ромом будет разить на пять шагов!
— Ничего, переживут… — буркнул мой спутник. — Знаю я этих чинуш, небось после обеда уже на бровях. И вообще, это тебе с ними разговаривать, а я могу и на улице подождать!
— А про запись в реестре забыл? Мастер Валу, конечно, записал твоё имя, но надо ведь и подпись собственноручную поставить! А ещё зайти к казначею, тебе подъёмные полагаются -приличная сумма, между прочим!
— Подъёмные — это хорошо. — согласился Пётр. — Кстати, ничего, что я сам буду на маяке Острова Скелета, а не на Бесовом Носу?
— В реестре записано, что за Маяк отвечаешь ты, а остальное их мало интересует — особенно теперь, когда Регата позади. Ходить туда никто, кроме нас не ходит, парень, которого ты поставил смотрителем вместо себя, вроде, ничего, толковый. А когда решимся официально внести в РеестрФарватер к острову Скелета — то и тебя перепишем на тамошний Маяк.
— А это можно.
— Почему нет? Мастер Валу говорил, что многие смотрители по нескольку Маяков меняют, пока не осядут где-нибудь надолго.
Пётр невесело усмехнулся.
— До конца жизни, хотел сказать? Я, конечно, сбросил в последнее время лет пятнадцать — а всё же природу не обманешь.
— Валуэру было за девяносто. — сухо отозвался я. Терпеть не могу, когда он заводит разговор о своём возрасте. — Или даже больше, надо уточнить. Так что у тебя всё впереди. Глядишь, ещё и женишься. Тави как-то представила меня своей подруге — насчёт одной своей подруги. Тоже вдова, одинока, и возраст, вроде, подходящий. Хочешь, познакомлю?
— Подходящий — это бальзаковский? –голос Петра сочился сарказмом.
— Между прочим, выражение «бальзаковский возраст» появилось после выхода рассказа Бальзака «Тридцатилетняя женщина». Так что я бы с твоими шестью десятками не особо привередничал.
— Она хоть симпатичная?
— На мой вкус-вполне. Заодно язык подтянешь, сколько мне при тебе работать толмачом?
— Ну, раз симпатичная — познакомь. — сдался Пётр. — И вообще, хватит о бабах. Скажи лучше, как ты решился на разворот посреди Фарватера?
— Валуэр называл этот манёвр «разворот Бельграва». — Проделать его и остаться в живых удавалось лишь немногим Лоцманам.
Пётр недоверчиво хмыкнул.
— А сам-то он его делал? Хоть раз?
— Даже дважды. Потому и был так уверен в себе. О «развороте Бельграва» знают все Лоцманы и капитаны Фарватеров, но никому и в голову не придёт использовать его на практике. Во-первых, это, как правило, ни к чему — куда проще дойти до Маячного Мира, выйти с Фарватера и отправиться в обратный путь. Несколько дольше, да — зато никакого риска!
За неторопливой беседой мы прошли всю улицу Пересмешника, свернули и теперь поднимались по булыжному серпантину на утёс, верхушку которого венчала массивная глыба здания Гильдии.
— То есть Валуэр был уверен, что никому в голову не придёт, что мы решимся на такой манёвр?
— И, как видишь, он оказался прав. — подтвердил я. — В итоге мы вернули Источник на Бесов Нос, а через неделю перевезли его на остров Скелета — и никто ничего не заподозрил!
— Правда, это стоило ему жизни. — Пётр покачал головой. — Неужели нельзя было придумать иной способ?
Я пожал плечами.
— Говорю же: мастер Валу дважды использовал «разворот Бельграва» и точно знал, что надо делать. А погиб он из-за дурацкой случайности, не имеющей отношения к манёвру, сам ведь всё видел, своими глазами… Там вся соль в правильной настройке астролябии, и в том, чтобы пустить её в ход в строго определённый момент, ни секундой раньше, ни секундой позже. Он объяснял, что если поставить судно на ось Фарватера математически точно, буквально до сантиметра, до угловой секунды — то вихревой тоннель как бы отразится сам в себя.
— Этот тот момент тьмы?
— Именно. «Штральзунд» остался на месте относилтеьно окружающего хаоса — если такая аналогия уместна, разумеется — а вот стороны тоннеля как бы меняются местами, а вместе с ними и направление ветра. Правда, Валуэр упоминал, что так случается не всегда — и в этом как раз и есть главная опасность «разворота Бельграва».
— В чём — в этом? В ветре?
— Да, в том, что он не изменит направления. Тогда судно прямо посреди Фарватера зависнет в левентик, и повторный разворот наверняка закончится скверно. Единственный способ –идти против ветра, хотя бы некоторое время. Направления он, конечно, не изменит, но спустя несколько минут ослабнет до полутора-двух баллов.
— … и можно будет дойти до противоположного края Фарватера. — сделал вывод Пётр. — Так вот почему Валуэр настоял, чтобы именно «Штральзунд» сопровождал бригантину!
— Верно. Конечно, против шквалов на Фарватере шхуне не выгрести даже на старом своём дизеле, но паровая машина хотя бы позволит удержаться на месте, не допустить дрейфа кормой вперёд. Это, как я понял, и есть самое опасное — тогда ветер резко усиливается, превращается в ураган, перед которым не устоит ни одно судно. Но нам, к счастью, такие рискованные трюки не понадобились…
Дорога сделала последний поворот. Мы прошли ещё шагов сто — и оказались на просторной площади. Справа и слева она обрывалась вниз крутыми каменистыми склонами стенами; дальняя от нас сторона упиралась в крутойскалистый отрог. Площадь была сплошь вымощена лилово-красный кирпичом, истёртым за невесть сколько веков тысячами, десятками тысяч подошв матросских башмаков, офицерских сапог, рыбацких бахил; через неё к зданию Гильдии протянулась, подобно лунной дорожке на тёмной поверхности воды, узкая полоса из серых округлых булыжников. Перед ступенями на низком постаменте стояла статуя человека в длинном рыбацком плаще, из под которого выглядывал высокий воротник вязаного свитера. На ногах — тяжёлые рыбацкие сапоги, на поясе — плоская сумочка, в точности такая, в которой
