Глава 35
Исаак Белл разместил своих людей на всех участках работ, приказав отслеживать возможный саботаж. Хеннеси объяснил ему, что рытье туннеля — только начало. Он намерен был построить до снега как можно больше за туннелем. Даже самые трусливые банкиры с Уолл-стрит, хвастал хозяин железной дороги, убедятся, что Южно-Тихоокеанская завершит строительство, едва весной растает снег.
Белл разослал конные патрули охранять дорогу в глубине гор. Потом попросил Джетро Уотта лично возглавить железнодорожную полицию. Они вместе прошли по мосту и договорились усилить охрану быков внизу и пролета. Потом верхом объехали окрестности; гигант Уотт сидел на громадном животном по кличке Гроза, которое то и дело пыталось тяпнуть шефа полиции за ногу. Уотт усмирил лошадь, ударив ее по голове, но всякий знаток лошадей понял бы, что Гроза просто выжидает.
В первый день, заполненный лихорадочной деятельностью, плотники установили к ночи временные подпорки в устье туннеля № 13 и деревянный навес над только что прорубленным выходом. За ними шли каменщики. А рабочие уже проложили пути из туннеля до края ущелья.
Красный поезд Осгуда Хеннеси прошел через туннель, толкая до самого входа на усиленно охраняемый мост несколько тяжело нагруженных грузовых вагонов. Рабочие выгрузили из вагонов рельсы, и работа продолжалась при электрическом освещении. Шпалы, доставленные с лесопилки выше в горах, уже уложили на мост. Всю ночь заколачивали костыли. Когда шпалы были закреплены, локомотив Хеннеси принялся толкать товарные вагоны на мост.
Тысячи путейцев затаили дыхание.
Слышались только механические звуки: пыхтение локомотива, гудение динамо-машин, дающих электричество, а значит, свет, лязг чугуна о сталь. Когда первый вагон, груженный рельсами, двинулся вперед, все посмотрели на Франклина Мувери. Пожилой мостостроитель внимательно наблюдал.
Исаак Белл услышал, как Эрик, очкастый помощник Мувери, похвастал:
— Мистер Мувери был таким же хладнокровным и невозмутимым, когда закончил для мистера Хеннеси дорогу через Большое Соленое озеро.
— Но тот мост, — заметил поседевший землемер, глядя в глубокое ущелье, — был гораздо ближе к воде.
Мувери небрежно опирался на палку. Его лицо ничего не выражало, челюсти не сжимались, вандейковская бородка не подрагивала. Он был спокоен, только крепко стискивал в зубах в широком, добродушном рту пустую трубку.
Вот за этой трубкой и наблюдал Белл. Когда вагон с рельсами достиг противоположной стороны пропасти и рабочие разразились радостными криками, Мувери вынул трубку изо рта и выплюнул кусочки отгрызенной древесины.
— Засмотрелся, — улыбнулся он Беллу. — Мосты странные штуки, непредсказуемые.
К полудню через мост проложили вторую ветку.
В затяжном приступе деятельности провели десяток боковых веток. Вскоре площадка на противоположной стороне превратилась в гибрид сортировочной станции со строительной площадкой. Красный «особый» Хеннеси проехал по мосту и остановился на высоком боковом пути, откуда президент Южно-Тихоокеанской мог наблюдать за происходящим. Через мост шел непрерывный поток грузовых составов. Затем протянули телеграфные провода и передали радостную новость на Уолл-стрит.
Телеграфист Хеннеси передал Беллу пачку кодированных сообщений.
Ни один телеграфист на всем материке не был изучен «Агентством Ван Дорна» внимательнее Дж. Дж. Мидоуса. «Кристально честен и никому не должен» — был вердикт. Но помня о предателе телеграфисте, которого застрелил «Техасец» Уолт Хэтфилд, Белл не стал рисковать. Всю его переписку с Ван Дорном шифровали. Он закрылся в своем купе, в двух вагонах от «особого», и расшифровал сообщения.
Это были первые результаты расследования, которое Белл приказал провести относительно людей из ближнего круга президента железной дороги. Ничто из сведений о главном инженере Южно-Тихоокеанской не позволяло усомниться в том, что он человек уважаемый и достойный. Он был верен дороге, предан Осгуду Хеннеси и высоко держал марку своей профессии.
То же самое можно было сказать и о Франклине Мувери. Жизнь мостостроителя была открытой книгой, перечнем профессиональных достижений. Среди многих его благородных дел значилась и работа директором сиротского приюта при методистской церкви.
Лилиан Хеннеси чересчур часто арестовывали для такой молодой женщины, занимающей высокое положение в обществе, но только во время демонстраций суфражисток. Обвинений ни разу не предъявляли. Что говорило, предположил Белл, о слишком ревностном исполнении полицией своего долга или о влиятельности преданного отца, который случайно оказался президентом крупнейшей в стране железной дороги.
Из двух банкиров, которые, по мнению Хеннеси, могли догадаться о его планах, один обвинялся в мошенничестве, другой участвовал в бракоразводном процессе. Одного из юристов исключили из корпорации в Иллинойсе, другой заработал состояние на железнодорожных акциях, пользуясь знанием планов этих дорог. При более внимательном изучении, докладывали сыщики Ван Дорна, выяснилось, что оба банкира в молодости не были безгрешны, а исключенного юриста впоследствии снова приняли в корпорацию. Внимание Белла привлек богач Эраст Чарни: именно он пускал в оборот добытые заранее сведения и явно знал, куда подует ветер. Белл попросил пристальнее заняться его делами.
Белла не удивило, что энергичная миссис Комден вела весьма пеструю жизнь, прежде чем стать любовницей железнодорожного магната. Ребенок-вундеркинд, она в четырнадцать лет дебютировала с Нью-йоркским филармоническим оркестром, исполнив концерт Шопена для фортепиано с оркестром № 2 F-minor — «в любом возрасте это гроб для исполнителя», — заметил сыщик Ван Дорна. Гастролировала в Соединенных Штатах и Европе, там осталась и в Лейпциге поступила учиться. Вышла замуж за богатого врача со связями при германском дворе, но он развелся с ней, когда Эмма сбежала с высокопоставленным офицером Первой гвардейской кавалерийской бригады. Они вместе жили в Берлине, пока не вмешалась негодующая семья офицера. Затем Эмма вышла замуж за художника-портретиста по фамилии Комден, но через год овдовела. Оставшись без денег, не в состоянии возобновить гастроли, вдова Комден вернулась в Нью-Йорк, потом перебралась вначале в Новый Орлеан, потом в Сан-Франциско и ответила на газетное объявление о поиске воспитательницы для Лилиан Хеннеси. Теперь ее кочевая жизнь продолжалась с Хеннеси в роскошном вечно движущемся частном вагоне. В тех редких случаях, когда раздражительный, вспыльчивый Хеннеси показывался в обществе, прелестная миссис Комден всегда была рядом. И горе тем политикам, банкирам или промышленникам, замечал автор донесения, сыщик Ван Дорна, чьи жены смели ее задеть.
Жизнь Чарлза Кинкейда оказалась куда менее красочной, чем представляли газеты Престона Уайтвея. Он недолго изучал инженерное дело в Вест-Пойнте, потом переключился на строительное дело в университете Западной Виргинии, завершил обучение в «Технише хохшуле» в Мюнхене и был нанят немецкой фирмой для строительства Багдадской железной дороги. Почему он получил прозвище «инженер-герой», оставалось неясным. То, что турецкие революционеры могли напугать американских медсестер и миссионеров, ухаживавших за беженцами из Армении, представлялось вероятным. А вот отчеты газет Уайтвея об участии в этих событиях Кинкейда, как ядовито заметил сыщик Ван Дорна, были «гораздо менее правдоподобны».
