с первой же фразы!
— Лично мне, господин Хакари, — неспешно парировал полковник, — о такой постановке вопроса в высших эшелонах власти Союза ничего не известно. Подчеркиваю: именно о такой постановке вопроса…
Однако никакого особого впечатления на Самурая этот выпад русского разведчика не произвел.
— Сохраняя почет и достоинство господина Сукарно как вождя, его тем не менее пора отвести от решающих государственных дел. Увы, он устал, и его следует понять.
— Но это всего лишь ваше мнение, господин генерал, а также взгляды некоторых ваших коллег, — жестко обозначил Постольников «мнения и позиции сторон». — Лично я к подобным выводам не готов.
Полковник прекрасно понимал: если «прослушку» в комнате Хакари всё же активировали, то это предостерегающее уточнение может сыграть решающую роль в его, Постольникова, дальнейшей судьбе.
— Естественно, мы согласны чтить и беречь авторитет первого президента и народного вождя; — не обратил Самурай внимания на эту осечку, — помня при этом, что его место в истории индонезийской революции определено… самой революцией. А теперь уже — и самой Историей.
— Что само по себе не подлежит сомнению, — почтительно склонил голову Постольников. На поле противника он привык «играть» по его традициям.
А тем временем генерал, уже в полном смысле этого слова, закусил удила. Он вполне отдавал себе отчет, что уже сегодня не только высшее руководство КГБ, но и первые лица Союза, будут извещены: к власти в Джакарте готовы прийти по-настоящему просоветские силы, которые к тому же намерены сменить президента бескровно, без революций и всенародных потрясений, со всей мыслимой деликатностью.
— Не стоит сомневаться, — всё более напористо уведомлял генерал Хакари, — что господину Сукарно будут обеспечены: достойное финансовое содержание, охрана, связь, транспорт, обслуживающий персонал… Мало того, наши пропагандисты по-прежнему будут творить из образа «стойкого революционера товарища Карно» — икону отца нации. Словом, сошествие с государственного трона товарища Карно в каких-то чертах может напоминать отстранение — в свое время — от реальной власти в СССР товарища Ленина.
— Пример, прямо скажем, не совсем корректен, — спокойно дистанцировался от опасных параллелей полковник.
— Прибегаю к нему только по одной причине: речь идет о восприятии наших грядущих событий современными руководителями России, причем во времена постепенного отхода Хрущева и его последователей от сталинских традиций, приверженцем которых и является убежденный маоист Сукарно.
— Если я правильно истолковываю некоторые индонезийские термины, вы назвали президента Сукарно «убежденным маоистом»?
— При моем весьма слабом знании русского языка, я всё же способен повторить эту фразу по-русски.
— Не утруждайтесь, достаточно вашего подтверждения.
Постольников очень сильно сомневался, что «товарищ Карно» в самом деле являлся «убежденным маоистом». Несомненно другое, — что он является убежденным индонезийским националистом. Однако существа «задушевной» беседы во время их «тайной вечери» это не меняло.
— Принимается. Нас интересует, каково ваше личное мнение по поводу грядущих перемен в Джакарте.
— На самом деле вас интересует не моё личное мнение, а мнение руководства моей страны.
— Которое во многом будет зависеть от вашего личного мнения, — по-самурайски решительно и почти что искренне улыбнулся генерал.
— Единственное, что я могу сказать здесь и сейчас, — мне стало ясно, какой именно вариант отхода от власти первого лица Индонезии вы готовы избрать, причем сделать это в ближайшее время. Со своей стороны, я не только проинформирую руководство о соответствующих тенденциях, но и совершенно конкретно укажу, с кем именно и какого именно характера контакты советское руководство и, в частности, руководство внешней разведки может налаживать в Джакарте уже сейчас.
— Благодарю за столь точное философское толкование, господин полковник. Отсюда — главный вопрос. Как считаете, в Москве, прежде всего в высших военных кругах и в руководстве разведки, — для нас это очень важно, — способны воспринять подобный поворот событий в Индонезии?
Постольников поиграл желваками, отпил немного вина и, слегка отклонившись, чтобы не мешала фигура генерала, снова взглянул на пейзаж, вырисовывавшийся в квадрате небольшого окна.
— Как дипломат, я обязан напомнить, что наша страна всегда придерживалась принципа невмешательства во внутренние дела других государств. А тем более — в дела дружественной нам Великой Индонезии.
— Кто бы из нас здесь, в Джакарте, осмелился усомниться в этом? — с иезуитским смирением признал заместитель министра иностранных дел. — Однако же для нас очень важно конкретное мнение наших товарищей в Москве. Я бы даже уточнил: твердое мнение наших твердых друзей.
— Если я правильно понял вас, генерал, вы действительно заинтересованы в том, чтобы я донес до своего руководства, ну, скажем так, особенности подхода определенного круга лиц в Джакарте к вопросу о преемственности высшей власти в стране. С учетом того, что, как я уже сказал, смену лидера планируется провести без революции, путча и кровопролития.
* * *
Произнося эти слова, полковник нисколько не сомневался, что о точно таком же «отходе от реальной власти», помышляют сейчас и в Москве, в ближайшем окружении Хрущева. Но это уже тема другого «обмена мнениями», и явно не с «индонезийскими товарищами».
— Именно так: мы заботимся о мирной преемственности верховной власти в стране. Это вопрос международного значения. Вы прекрасно сформулировали суть проблемы. Важно, чтобы с такой же точностью и деликатностью вы сегодня же изложили ее в секретном донесении своему руководству.
— Как я понимаю, ваша нетерпеливость напрямую связана с предстоящим отсутствием президента Сукарно в стране?
— Естественно, — учтиво склонил голову полуяпонец, но тут же встревоженно вскинул кисти рук. — Нет-нет, на переворот во время пребывания президента в Советском Союзе никто из нас не пошел бы. Это больно ударило бы по престижу вашей великой страны, и даже вызвало бы ненужные предположения и кривотолки.
— В том-то и дело, что вызвало бы.
— Только поэтому время его пребывания в России мы используем для консолидации сил, разработки плана смещения, а также для формирования имиджа нового лидера и его команды.
— Если уж вы заговорили об имидже нового лидера… — приглушил голос полковник, — может, самое время назвать его по имени? В Союзе это было бы воспринято с надлежащим уважением. Больше всего у нас опасаются не самих «смещений» и переворотов, а той борьбы за первый пост, за лидерство, которая разгорается в ходе данных акций, а нередко приводит и к длительным гражданским войнам. Словом, ничто так не гарантирует успех операции и поддержку союзников, как заранее четко определенный и признанный лидер.
— Совершенно согласен с вами. Тем не менее называть имя лидера я бы пока что поостерегся. По-настоящему процесс точного определения нового вождя начнется только после нынешней нашей встречи. Поверьте: сам факт её проведения станет мощным импульсом к проведению операции.
Постольников сделал несколько глотков вина, повертел «на свету» ножку бокала с его
