глазам.
– Что с Викой? – спросил Грачев, не узнав своего голоса.
– С Викторией Андреевной все будет хорошо. Пройдемте в кабинет. Присаживайтесь, – предложил Данилов. – Операция была сложной, но мы справились. Был разрыв доли печени, отсюда большая кровопотеря. Сломаны два ребра. Отойдет от наркоза, ее посмотрят невропатологи. Ссадины и раны на лице неглубокие. Мы их не зашивали, а просто обработали. Переливание крови поможет нормализовать давление. Успокойтесь. Она сильная, справится. Хотите выпить?
– Нет. Спасибо. Меня дети дома ждут, да и за рулем. Когда я смогу увидеть ее? Опасность остается? Чем я могу ей помочь? Что-нибудь нужно? – взволновано задавал Виктор вопросы.
– Ее жизни, в данный момент, ничего не угрожает. Ее скоро из операционной переведут в реанимационное отделение. Туда Вам нельзя. Она будет находиться под постоянным наблюдением, – говорил он, наливая в небольшой стакан коньяк. – Сейчас не самое лучшее время для подобной беседы, но другого может, не случится. Вы простите мне мою предыдущую встречу с Вами. Мне очень нравится Виктория, но она мне не давала даже повода. Мне трудно сказать, на что я надеялся. Она предотвратила трагедию в моей семье, дружит с моими детьми, считайте, что я сегодня сумел вернуть ей часть своего долга, – говорил он усталым голосом, выпив коньяк. – Она права в том, что я научился брать, и не умею отдавать. Мало того, что в свое время оставил ее, умудрился и оскорбить, – говорил Данилов, словно оправдываясь. – Через десять лет, теперь уже пятнадцать, она меня просто не замечает, хотя дружит с дочерью и сыном. Я запретил им эту дружбу. Но кто меня из них послушал? Моей дочери Женьке семнадцать, и я вдруг подумал: а что будет с моей дочерью, если с ней поступят вот так? Я не просто испугался, я был в ужасе. Это ведь моя дочь! Я перестал докучать Виктории в день ее рождения два года назад. Я видел, как она приняла букет от Вас, потом от моих детей. Мои цветы, какими бы они роскошными не были, находили место в урне. Вы следили за ними, а я за Вами. Кстати, кто этот седой мужчина, который был с ними?
– Ее отец. Зачем вы мне все это рассказываете? Это ведь Вы подтолкнули меня к разводу, – вспоминая прошлое, сказал Грачев.
– Неправда. Вы знаете лучше меня, что это ложь. Я лишь предположил развитие тех событий, о которых мечтал сам, а Вы свои решили ускорить. На развод подала Виктория. Вы ведь не рассказали ей о нашей встрече? Знай, она о ней, Вам не надо было бы уходить, для этого не было повода. Но он Вам был нужен, и Вы его нашли. Мы оба с Вами осознаем, что не созданы для семьи не изменив чего-то в себе, мы боимся этих перемен, как черт ладана. Боимся, что не станем другими, такими, какими нас ждут увидеть, но не будем уже и прежними. Разница лишь в том, что ваших детей воспитывает хороший человек, а мои воспитывают себя сами. Ваша Виктория обязательно поправится. Я сделаю все, что от меня зависит. Езжайте домой, и приезжайте утром. Заберите ее вещи в приемном покое, а телефон на посту. Простите за откровенность. Она нужна была скорее мне, чем Вам.
Возразить Данилову было не в чем, и Виктор, попрощавшись с ним, покинул кабинет. Проезжая мимо злополучного перекрестка, Виктор отметил, что, скорее всего, машины увезли на эвакуаторах, но это в данное время его мало интересовало. «Вика жива, а это главное. Егор взрослый он поймет, что с матерью что-то случилось. Как ему все помягче объяснить? А Данилов? Он во многом, если ни во все, прав, и профессионал. Я слышал разговор двух докторов в коридоре. Господи, дай ей силы справится со всем этим», – думал он по дороге домой.
– Егор, сынок, тут такое дело. Мама попала в аварию. Сделали операцию. Доктор говорит, что все будет хорошо, – выдавил из себя Виктор, не зная как преподнести это сыну.
– Мама аккуратно водит машину. Как это произошло?
– Ее и еще одну машину сбил внедорожник. Пострадавших пятеро, двое тяжелых. Это пока все, что я знаю. Пока мама не придет в себя, полиция ее тревожить не будет. Свидетели, конечно, найдутся, да и регистратор с машины снимут.
– Когда мы ее увидим? – спросил Егор, на глаза которого наворачивались слезы. – С мамой все будет хорошо?
– Утром поедем. Сейчас она после наркоза в реанимации. Я тебе обещаю, что все с нашей мамой будет хорошо. Ее оперировал отец Жени и Темы. Мне не веришь, позвони ему. – Мам, ты останешься или поедешь домой?
– Я позвоню отцу, сынок, что остаюсь. Ты, если хочешь, чтобы Егор был спокоен, успокойся сам. На тебе лица нет. Иди, прими душ, а я разогрею ужин. Завтра я пришлю Оксану, и не спорь. Пока Вика в больнице, она и за детьми присмотрит и вас голодными не оставит. Как же теперь с отпуском быть? Вика его так ждала.
– Поедем позже, пусть только поправится. Ты помнишь меня в клинике? Теперь я понимаю, что ты чувствовала. Как же мне плохо, мам. Я там чуть с ума не сошел. Господи, пусть она поправится!
– Будем надеяться на хорошие новости. Держись, не раскисай. Доктор сказал: ждать до утра. Будем ждать!
– Пап, я позвонил Теме, а мне перезвонил его отец. Он уверен, что мама обязательно поправиться, – доложил Егор.
Вика приходила в себя от таких знакомых, но давно забытых слов: « Просыпайся спящая красавица, просыпайся голубушка». Она открыла глаза и несколько секунд соображала, где она может быть. «Больница, – мелькнуло в голове, и она вспомнила куда ехала и не доехала, получив удар. – Живая. Повезло». Она облизала пересохшие губы, взглянула на пожилого доктора и узнала его.
– Василий Макарович? – спросила она слишком тихо.
– Я к Вашим услугам, голубушка. Мы с Вами знакомы? Вы что же бывали у нас? – улыбаясь, спрашивал он, смачивая ее губы.
– Я работала с Вами.
– Вспомнил! Вика-зеленоглазка! Это вам не какая-то Виктория Карпова. Сколько же лет прошло? Десять? Пятнадцать?
– Семнадцать, – ответила она. – Как мои дела?
– Поговорим позже. Я Данилову обещал всего одну минуту. Там свидания с тобой, с самого утра кавалеры дожидаются. Кого пригласить?
– Того, кто помоложе возрастом, – пыталась пошутить Вика.
– Мам, ты как? – спросил Егор, входя в бокс, беря ее за руку и целуя в левую щеку, едва сдерживая слезы.
– Все в порядке, сынок. Ты папу успокой и сам не плач, нет причины. Я тебя люблю, – говорила она тихо, целуя его ладошку. – Жду
