Я получил его послание накануне моего отплытия из Лили-бея. Когда я прочел составленное по-гречески письмо от царя Нумидии (писал его секретарь-грек, скорее всего, тот самый, которого я видел во время встречи с царем и который составлял наш с Сифаком договор), то понял, что вся моя экспедиция под угрозой. Теперь в Африке у меня оставался один союзник — Масинисса, и слово один тут было значимым вдвойне. Ибо царевич мог предложить в союзники только себя и кучку своих телохранителей — армии у него давно не осталось. Более удачливый Сифак захватил практически всю Нумидию, прежде разделенную на два царства. Масинисса дважды, если не больше, оказывался полностью разбит Сифаком. Однажды он спасся, тяжело раненный, лишь в сопровождении двух преданных ему людей. О всех этих бедствиях Масиниссы, не скрывая своей тревоги, сообщил мне в своем письме Лелий. Выходило, что царевич не мог предоставить мне кавалерии, но мог предложить свой опыт, знание местности и свой титул — в надежде, что, отпав от Сифака, нумидийцы примут его как правителя. Но для этого я должен буду что-то сделать с Сифаком, лучше всего разбить и пленить.
Вести были дурные, но я решил не откладывать свой поход в Африку из-за этой неудачи. Если ждать, пока все сложится наилучшим образом, время действовать никогда не наступит.
* * *
Итак, я переправился в Африку. Погода мне благоприятствовала, и весь мой разношерстный флот, который я собирал по суденышку, загруженный осадными машинами, солдатами, лошадьми, водой и провиантом, без проблем достиг Африки. Мы высадились близ Утики — до Карфагена отсюда можно добраться за один или два дневных перехода. Но взять такой город, как Карфаген, с наскока не под силу даже римской армии. Может быть, прежде, когда у пунийского города не имелось стен со стороны суши, я бы мог пуститься на такую авантюру. Но отец Ганнибала Гамилькар Барка после окончания первой войны, позаботился о том, чтобы город с суши обзавелся крепкими стенами. Так что теперь завладеть Карфагеном можно было только после долгой осады. А на это у меня не было ни армии, ни средств, ни времени.
Поначалу мне не слишком везло, то есть скажу честно: успехов не было почти никаких. Я попытался взять Утику и не смог. Победой с трудом можно было признать разгром немногочисленной конницы, что прискакала из Карфагена на разведку, и смерть ее командира, почти мальчишки. Однако я постарался как можно в более выгодном свете представить свои весьма скромные достижения, отправляя отчет для сенаторов в Рим. Захваченных пленников и награбленное в ближайших селениях я загрузил на корабли и отправил на Сицилию, постаравшись представить эти скудные дары как богатую африканскую добычу. Солдаты при этом не получили ни асса, но мне было нужно сообщить о первых успехах и как-то подтвердить свои слова.
Поскольку Утика встретила меня весьма недружелюбно и не открыла ворота, пришлось заложить неподалеку крепость, которую я назвал Кастра Корнелия, и зазимовать там со своей армией. Место это неприступное, но мало подходит для удобной жизни: мыс, глубоко выдающийся в море, соединенный узкой горной цепью с материком. Я приказал обнести лагерь и стоянку для флота единым валом. Корабли вытащили на сушу, в северной части моей крепости устроили стоянку моряков, лагерь легионов я поместил посередине перешейка, а конницу обосновалась в южной части, в небольшой долине у другого берега.
На счастье, нас не забывали этой зимой, пропретор Гней Октавий доставил мне с избытком зерна из Сардинии, а вот с одеждой в зимнее время пришлось туго: присланные тем же Октавием тоги и туники достались немногим.
Приход Масиниссы с крошечным отрядом мало изменил соотношение сил. Союзник это был скорее символический, и, чтобы у нас появилась нумидийская конница, способная решить исход битвы, а не сотня всадников-телохранителей, мне нужно было прежде избавиться от Сифака и поставить на его место Масиниссу. Тем временем Гасдрубал, сын Гискона, и Сифак беспрепятственно собирали армию. В этот раз карфагенский сенат развязал кошелек и выделил Гасдрубалу солидные суммы для того, чтобы призвать наемников под свои знамена. Правда, пунийцы не особенно спешили, возможно, надеясь, что новый консул прибудет сменить меня в грядущем году, и в неразберихе этих перемен они смогут разделаться с нашей отнюдь не самой многочисленной армией.
* * *
А ведь желающие сменить меня в Африке были, многие рвались занять мое место, но каждый раз народ напоминал, что поручил мне достигнуть цели и до той поры сохранять империй проконсула.
Итак, менять меня не стали — и я благополучно зимовал в своей крепости, а подошедшие наконец две армии — Гасдрубала и Сифака — разбили свои лагеря всего в семи милях от меня. Гасдрубал вообразил, что прочно запер меня у моря. У Гасдрубала в лагере стояла в основном пехота, у Сифака — около десяти тысяч конницы и пехота. Они ждали лета, чтобы разделаться со мной, и были уверены, что сторожат римского волка, который вот-вот издохнет от голода.
Я же не собирался ждать не то что лета, а даже весны, и начал действовать без промедления. Первым делом я направил послов к Сифаку в попытке переманить царя на свою сторону. Но недавно женившийся на Собонизбе сладострастник никак не желал разорвать свой союз с Карфагеном. С другой стороны, воевать с римлянами он тоже не жаждал. Посему вообразил себя опытным переговорщиком и стал предлагать свой мирный план, по которому карфагеняне должны были оставить Италию, римляне — Африку, а в прочих провинциях взять себе то, что успели захватить. Как Сифак собирался выманить из Италии Ганнибала, нумидийский хитрец не уточнял.
Условия эти вряд ли утвердил бы сенат, но я сделал вид, что готов их обсуждать в надежде, что Сифак перейдет на мою сторону: тогда положение дел разом изменится и в диалоге отпадет нужда. Однако нумидиец стоял на своем: разрыв с Карфагеном невозможен, во второй раз старик изменять не станет. Собонизба, подобно прекрасному церберу, стерегла свою добычу, находясь вместе с царем в лагере, и те, кто видел эту красавицу, были уверены, что пока она рядом с Сифаком, на нашу сторону он никогда не вернется. Так мы обменивались с ним посланиями, я делал вид, что ищу тропинку к миру, но тянуть за эту нитку нельзя было бесконечно долго — рано или поздно она бы непременно лопнула.
Я не знал уже, что делать, постоянно обсуждал свои планы с Лелием и не находил выхода. Удачу мне принес Тит Карий, отправленный сопровождать посла к Сифаку, по возвращении он попросился поговорить со мной наедине. Старый солдат, почерневший за этот год под солнцем Африки и сделавшийся совсем седым, не утратил при этом зоркости зрения и сообразительности.
Оставшись со мной наедине (если не считать Диодокла, который с годами превратился в подобие моей тени и никогда меня не оставлял — разве что на поле боя, где он был бы только помехой), Тит Карий хитро подмигнул мне и прошептал:
— Ты бы видел этот горе-лагерь Сифака, Сципион!
— А что с ним не так?
— Да всё! Половина людей живет вообще за валом и рвом, да и ров тот больше походит на канаву, ворот в ограде множество, и их почти не охраняют. Но самое смешное — это солдатские хижины. Лачуги из веток и сухой травы, крытые тростником набиты порой стена к стене. Есть места, где не то что повозке — конному не проехать. Стоит одному шалашу загореться, как весь лагерь станет огромным костром.
