на Урал выйдем, да и прочего сколько совершить успеем! Но до того монетный двор надо перенести подальше на север. Я пока перебирал возможные места, от Белозера до Вологды и Устюга, дошел до Череповца — наш банк имел дела с «Северсталью». Ну и потянув за эту ниточку, вспомнил и «Карельский окатыш», добывающую часть компании. Причем железняк в Карелии копали открытым способом! И очень кстати подвернувшийся под руку Вышата Ахмылов был налажен в новгородские земли выяснить, не ковырял ли кто руду в карельских болотах, недалече от речки Кемь. Йа-йа, та самая волость. И что характерно, она уже существует, как и поселение с таким названием. И принадлежит новгородскому посаднику с подозрительно знакомой фамилией Борецкий[26].
Так что если месторождение там известно, то есть вариант доставлять нарытое самым дешевым водным транспортом — Кемью до Бела-моря, а оттуда по Онеге, скажем, до Каргополя и проблема с железом будет решена надолго.
Бибиков тем временем продолжал дозволенные речи:
— Грамотку також Андрейка сын Шихов с верным человеком прислал. До Ширвана через Хаджи-Тархан и Дербент-город он с трудами великими доправился. Дале же тамошний правитель, ширваншахом рекомый, пути не дал. Однакож Андрейка купцов парсийских сыскал и про ямчугу с ними уговорился.
— Молодец Андрей, отпиши ему, что жалую шубой куньей.
Данила склонил голову и продолжил:
— Також медника искусного сыскал, именем Сумбат и доброго оружейника Рустема, обоих от армянского рода.
— Когда отправит?
— Пишет, что купцов из Парса сожидает, с товаром и семенем овощи разной.
Машка ходила с заметным пузом, придерживая его руками, а я время от времени строил повитух, временно прописавшихся на княгининой половине. Зазвать-то их зазвали, да только местные светила акушерства и гинекологии впервые столкнулись с требованиями санитарии и гигиены, и оттого, случалось, косячили. Казалось бы, что тут сложного: мой руки, носи чистое, ошпаривай все, что соприкасается с телом, холстины кипяти, ан нет, все норовят по старинке.
Дело наладилось только после того, как Никула с моей подачи написал нечто вроде инструкции, обернув мои требования в понятную верующим людям оболочку и вдалбливая на своего рода службах:
— Всякой повитухе нужно в родовой полати святыя и честныя образы, написаны на иконах ставити на стенах, их украсив, и со светильники, а полату эту всегда содержать в чистоте.
— А судна кипятком обдать, а в каком судне што лежит, и то бы покрыто чистоты ради, и всякая справа и суды с водою, кипевшей на белый ключ, всегда бы покрыто было, а лучше повязано от тараканов и от всякия нечистоты.
— А самой у икон помолиться, руки умыти чисто, и платье чисто и кипячено надеть и воды теплой принести, потиралце на коленах держа…
Ну и так далее. Не знаю, сохранится ли написанное в единственном экземпляре наставление, а то Никула может загреметь в основатели акушерства на Руси. В единственном же потому, что пока у нас не выходило поставить производство бумаги на поток. Атай-Никодим убивался, что пока не может понять, в чем причина. Вроде и мельница куделю измельчает, и застывает пульпа как надо, а вот поди же ты — то картон, то расползается, то неравномерная плотность. А бумаги надо много, если я просто-напросто изложу методики обучения письму, чтению и счету (все эти «Мама мыла Раму», как я их помню), это будет колоссальный шаг вперед. И это не считая той же самой двойной бухгалтерии, да и вообще кучи отрывочных знаний, которые невредно бы систематизировать, то есть записать, для чего опять же нужна бумага.
Машка спала теперь отдельно, ее всенощно стерегли по две сенные боярыни. Расчеты наши были весьма приблизительны и родов мы ожидали если не на этой неделе, так на следующей. Причем все проходило тихо-мирно, без капризов беременных и, видимо в компенсацию этого, каприз настиг меня — дико, до сведенных скул, захотелось творожного сырка. В еще не существующем шоколаде. Вот прям съесть и умереть не жалко.
Но умер не я, а митрополит Герасим.
Объезжал митрополию, монастыри и владычные волости, и, видать, прихватило его то ли дождиком, то ли сквозняком. Слег, да не просто с жаром — порой носом шла кровь, так что духовную грамоту Герасим диктовал урывками. Умер он во сне и служки еще несколько часов, не зная об этом, ходили крадучись, стараясь не шуметь и не тревожить сон болящего митрополита.
На пышные похороны съехались извещенные архиереи, игумены и священство Москвы, ближних и некоторых дальних городов, кто случаем был в городе или не пожалел лошадей, чтобы прибыть вовремя. Плакали о нем искренне, за недолгий срок на Москве Герасим многим помог, многих свел в мир и любовь, многих в бедах и горестях утешил.
Похоронили в Успенском соборе, еще Калитой строенном, рядом с гробницами Святого Петра и митрополитов Феогноста, Киприана и Фотия. И когда над гробом начали читать духовную грамоту, в коей по киприановой традиции митрополит всех благословлял и отпускал грехи, у великой княгини начались схватки.
Сидя на поминках в той же повалуше, где нас женили, я не находил себе места, оглядывая и Диму Шемяку, и прискакавших из Можайска и Вереи кузенов Ивана да Михаила, бояр московских, галицких и иных, но мыслями был там, где рожала Маша.
Вот такая вот штука жизнь — один помер, другой родился.
Сына окрестили в честь Георгия Исповедника, то есть Юрием, что было воспринято как дань уважения дядьке, нагнали кормилиц да мамок, а у нас началась другая головная боль — кого вместо Герасима в митрополиты?
— Жаль, что ты не в Царьграде… — посетовал я Никуле.
— Почто, княже?
— Отписал бы патриарху и синклиту греческому, чтобы тебя и поставили на Киевскую митрополию.
— Да как же такое содеять? — оторопел Никула. — Преосвященный Иона митрополичьего посоха паки и паки достоин!
— Достоин, спору нет. Да нам сейчас не просто достойный, но и многомудрый пастырь нужен.
Из открытого оконца тянуло ветерком с Москвы-реки, в распахнутую створку бестолково долбилась пчела или шмель, а я соображал, как бы извлечь из ситуации побольше пользы.
— Спаси тебя Бог, княже, на добром слове, но худое ты помыслил.
— Жаль. Что же, епископы почти все здесь, остальные через день-другой доедут, вот пусть и решат, кого митрополитом поставить.
— Без патриарха???
— А почему нет? — я резко повернулся к Никуле и уставился ему в глаза. — Почему нет?
— Не по старине, княже.
— Старина тоже меняется. Мы вон, через сто лет для правнуков стариной будем.
Эх, как некстати! Отослать бы богатые поминки, серебра побольше и Никулу для
