маминой бывшей подругой, Катей. Она тогда все специально подстроила, чтобы женить Топольского на себе. И еще выяснилось, что она не мать Никите, а его тетка. Настоящий мексиканский сериал.
Поэтому Никита и не приходит. Слишком много всего на него свалилось, и мне хотелось бы его поддержать, помочь. Но какая из меня поддержка? Я теперь для него тоже враг, как и мама. И раз он считает, что мама с его отцом из-за денег, то наверняка я в его глазах такая же.
Меркантильная тварь.
И Шведов это подтвердил. Прямо не говорил, но из его слов я поняла, что это так и есть.
Что ж, его право. Пусть думает как хочет. Я знаю, что мама любит Топольского не за деньги. И если они будут счастливы вместе, у меня не повернется язык их упрекнуть.
— Маша, детка, там к тебе подружка пришла, — слышу голос медсестрички. — Впускать?
— Лена? — спрашиваю.
У меня нет подруг, которые могут меня навещать. Один раз приходила Лена Светлая с двумя одноклассницами, но мы с ней не подруги.
— Нет, Маш, это не Лена. Это я, — слышу тихий голос и пальцами комкаю простыню.
Глава 33
Маша
— Это я, Маш... — шепчет голос, и я узнаю его обладательницу. Только она мне больше не подруга.
— Зачем пришла, Алина? — спрашиваю равнодушно.
— Я... Я хотела... — она всхлипывает, ее голос дрожит, — я хочу извиниться, Маша. Мне так плохо... И стыдно...
— Тебе точно нужно мое прощение? Разве ты не понимала, что делаешь?
— Я не знала... Не понимала...
— Перестань, — обрываю бывшую подругу, — или ты не догадывалась, за что тебе платят?
— О чем ты, Маш? — спрашивает непонимающе. Или делает вид, что не понимает.
— Какое задание ты получила, Алина? — терпеливо уточняю. Вот здесь мне действительно интересно, насколько извращенная фантазия у Милки. Алька молчит, это молчание слишком гнетущее для нас обеих.
— Или говори, или уходи, — не выдерживаю я. Аля шумно сглатывает.
— Задание было... — скорее догадываюсь чем слышу, — предать...
— Меня?
— Да...
— Примерно что-то такое я и ожидала услышать, — киваю, зачем-то поправляя повязку. — У тебя все вышло просто отлично, я тобой горжусь.
— Маша, пожалуйста, — она горько всхлипывает. Чересчур горько как на мой взгляд. — Я осознаю и раскаиваюсь.
— Ты могла не приходить. Мне не нужны твои извинения, — говорю честно.
— Зачем ты так? — она уже рыдает навзрыд. — Я ведь искренняя с тобой.
— А может ты просто надеешься, что я вытяну тебя из дерьма, в которое ты сама себя загнала? — спрашиваю прямо.
Севка рассказывал, что Алина стала изгоем не только в классе, а и во всем лицее. Ее демонстративно игнорируют, с ней никто не общается, даже ауты.
— Ты не можешь меня бросить, Маша, — шепчет Алина, давясь слезами.
— Я уже это сделала, — отвечаю бывшей подруге. — Можешь не верить, но я на тебя не злюсь. Ты просто сыграла свою роль. Откажись ты, Милена нашла бы кого-то другого. У нее была цель разлучить нас с Никитой, и у нее все получилось. Но если бы ты отказалась, я бы могла продолжать считать тебя своей подругой.
— Прости меня, прости, — Алина рыдает в голос, но меня это совсем не трогает.
Я не играю. Мне в самом деле все равно. Милена в любом случае нашла бы способ вынести на общий суд историю моей мамы. И наш финал с Никитой все равно был бы именно такой.
— Уходи, Алин, я устала, — прошу, но она вдруг хватает меня за руку.
— Ладно, я уйду. Только отдай его мне, — и добавляет вымученно: — Пожалуйста.
— Кого? — отдергиваю руку и удивленно поворачиваю голову.
— Макса. Каменского.
— Как я могу его отдать? Он же не вещь. И он мне не принадлежит.
— Ты привязала его к себе, он в тебя влюблен без памяти.
А вот здесь мне стыдно. Знаю, что Алька права, Макс сам это сказал. И даже чувствую себя виноватой, как будто силой его удерживаю.
— Но я его не держу, Аля.
— Держишь. Скажи, что ты с ними такое делаешь со всеми? С Максом, Севкой, Лешкой. С Никитой...
При упоминании Топольского сердце отзывается тупой болью. Отворачиваюсь от бывшей подруги, словно могу ее видеть через повязку.
— Я ни с кем ничего не делаю, Алина. И никого не держу. Если Макс тебя не любит, его никто не заставит быть с тобой. Перестань везде искать виноватых, посмотри на себя со стороны.
— Это именно тот совет, который я хотела от тебя услышать, — холодно произносит Аля, и я слышу скрип отодвигаемого стула.
— А ты у меня никаких советов не просила, — отвечаю ей после небольшой паузы и понимаю, что говорю в пустоту. Алины в палате уже нет.
***
Через две недели мне разрешают ненадолго снять повязку, и я даже вижу себя в зеркале. Правда, вместо лица у меня расплывчатое пятно, но мой лечащий врач уверяет, что все идет хорошо. Если так пойдет дальше, я снова смогу носить очки или линзы пока полностью не восстановлюсь для операции.
Встаю с кровати, надеваю халат и выхожу в коридор. Думала, придется идти наощупь, но очертания предметов позволяют более-менее ориентироваться. Единственное, приходится спрашивать номер палаты, цифры я тоже не различаю.
Он лежит в отдельной палате, как и я, поэтому здесь перепутать я не боюсь. Мне и не дают. Только открываю дверь, сразу слышу взволнованное:
— Машенька! Тебе уже разрешили вставать? — Топольский отставляет в сторону ноутбук.
Мама говорила, что Андрей начал работать как только смог сидеть в кровати. Это мне не светят ни ноут, ни смартфон в ближайшее время.
— Да, мне можно даже гулять, — подхожу ближе, он подсовывает мне стул.
— Я так рад тебя видеть!
И я рада. А еще я рада, что не вижу его лица, иначе мое сердце точно не выдержало бы смотреть в глаза мужчины, на которого похож Никита. Уж лучше так.
Ему тоже тяжело смотреть мне в глаза. Мама говорила.
Мнусь от того, что не могу решить, как к нему обращаться. По
