перешла на шаг, тяжело дыша.
– Мартин! Это правда?
– Конечно, правда. А о чем ты?
– Дурак! Я про Йозефа.
– Ну что еще?
– Правда, его забрали на восток?
– Так и есть.
Роза вздохнула, давно зная, что это правда, но до последнего не желавшая верить. Мартин посмотрел на неё и вдруг почувствовал себя виноватым. Он скинул маску напыщенности, и неожиданно нежно сказал:
– Эй, ну перестань.
– Он ведь даже со мной не попрощался.
– Но вот видишь. Может и не стоит он того?
– Ты не понимаешь, каково это. Когда человек, который дорог тебе, проявляет такое равнодущие.
– Я-то, как раз прекрасно понимаю.
Она подняла взгляд, и посмотрела на Мартина: в форме он казался взрослым и статным, высоким и крепким. Раньше она этого не замечала.
– Слушай, есть одно место, поблизости, давай там поговорим. На улице холодно.
– Что за место?
– Увидишь, пошли, ты вся дрожишь.
Они зашли в кафе, где в полумраке тусклых ламп, за круглыми столиками сидели люди, преимущественно в форме. Были и мужчины в гражданском. В основном они сидели с женщинами, выпивали, и скорее всего тоже являлись представителями власти, только на досуге. На стенах висели щиты и мечи, а потолок подпирали кирпичные колонны, возле одной из которых стояли рыцарские доспехи в полном обмундировании. Мартин присмотрел столик, и едва успев подойти к нему, подбежал лысеющий седоватый кельнер и начал усердно оттирать столешницу из массивной древесины.
– Здравствуйте, Гер Мердер.
– Здравствуй, Карл.
– Вам как обычно, хеллес?
– Да.
– А даме?
– Что-нибудь согревающее.
– Понял Вас. Сию минуту.
Они сели за стол и как только кельнер отошел, Роза усмехнувшись шепнула:
– Ого, Гер Мердер.
– Верно. Этот Карл обслуживал ещё моего отца, так что ему не привыкать.
Молниеносно Кельнер вернулся с напитками. Он поставил на стол высокий расширяющийся к верху бокал пива, с белой кремовой пеной и сладким ароматом солода. А девушке он принес что-то красного цвета, горячее, с терпким запахом специй.
– Что это? – спросила она.
– Глинтвейн, – ответил Карл, – самое то, что бы согреться.
– Ух ты, здорово, как будто бы рождество.
– Ты уже пила такое? – спросил Мартин.
– Да, с вишневым соком.
– Ну, тогда это не глинтвейн, – вмешался кельнер.
– Спасибо, Карл, – резким тоном сказал Мартин, и кельнер ушел.
– А ты такое не любишь? – спросила Роза.
– Я алкоголь не пью, только пиво.
Она засмеялась. Словно разговор о Йозефе остался где-то в далеком прошлом. После первого же глотка глинтвейна её лицо налилось румянцем.
– А пиво не алкоголь?
– Это традиция. Истоки. Мы же Баварцы. Знаешь, что именно у нас был принят закон о чистоте пива Райхансгебот, почти пятьсот лет назад?
Слова бессмысленным потоком лились из уст. Глинтвейн остыл, но Роза всё еще неспешно пила напиток и с непривычки слегка захмелела. Они с Мартином предались воспоминаниям детства, и тогда вновь в разговорах появился Йозеф.
– Оставь его в прошлом, – сказал Мартин и отодвинул в сторону пустой бокал, – Знала бы ты, с какой швалью он водился в последние годы! Бегал по каким-то подвалам, в то время когда такая как ты могла быть с ним. Он просто тебя не достоин.
– А знаешь, – набравшись алкогольной храбрости, сказала Роза, – ты, наверное, прав. Он такой холодный и бездушный. Хотя и рассудительный, но от этого только хуже, может в этом и причина, – она положила локти на стол и придвинулась к Мартину, – Ты его брат, но вы такие разные. Иногда я думаю, что, Йозеф мне нравился, только потому, что он был ко мне безразличен, недостижим для меня, – она взяла бокал с глинтвейном и допила до конца.
– А я всегда завидовал ему, – признался Мартин, – Ведь я любил тебя, еще с детства.
Роза откинулась на спинке стула, и румянец на её лице стал еще ярче, чем от алкоголя.
– Я думала, – пораженная, сказала она, – что ты просто задира, и тебе нравиться меня доставать, а на самом деле ты…
– В детстве, часто любовь так и проявляется.
Роза ничего не ответила.
– Здесь так накурено, терпеть не могу табак. Может, пошли?
– Куда? – робко спросила Роза. Мартин встал и жестом подозвал кельнера, чтобы расплатиться.
– А знаешь, совершенно неважно, куда.
3.
В каску прилетел белый «снаряд» и разлетелся в снежную труху. Она завалилась за шиворот и начала таять доводя до дрожи. Йозеф бросил лопату и осмотрелся – из свежевырытого окопа корчил рожу Юрген и тот час же в нём скрылся.
– Кажется, на нас напали, – заговорщицки сказал Конрад.
– Открыть ответный огонь! – воскликнул Йозеф, комкая белоснежный снаряд.
– Артиллерия, пли!
Из окопа высунул голову Ханк.
– Ай! – на ресницах и бровях повисли снежинки, а лицо покрылось румянцем.
– Боже мой, они ранили Ханка! Я отомщу за тебя, брат! –воскликнул Юрген как актер драмкружка.
Йозеф с двух рук начал поливать противника огнем, когда тот перешел в наступление, отбиваясь от снежков лопатой. Конрад запустил целую эскадрилью снарядов в отчаянного мстителя, но его уже было не остановить. Юрген зачерпнул лопатой целую горсть снега и с победоносным криком бежал на обреченных.
– О нет! Это запрещенное женевской конвенцией оружие! – протестовал Йозеф.
– Это война Йозеф, это грязные правила войны! – схватив товарища за грудки, тряся в отчаянии, кричал Конрад, – Если хотим выжить, мы должны это сделать!
Их накрыло первым ударом.
– Скорее! – Конрад поднял руку и скомандовал роковое пли. Гигантские снаряды выпущенны.
– Идиоты! – на театре боевых действий, весь засыпанный снегом обеими сторонами конфликта появился Астор. Йозеф рассмеялся, подхватили остальные и даже Ханк невидимый из своего окопа подавал признаки жизни. Астор отряхнулся и злобно осмотрел всех.
– Веселитесь да? Точно дети!
– А почему нет? – удивился Юрген.
– Только вчера хоронили Сигфрида, а они тут…
Смех стих. Весь остальной взвод, не отрываясь от работы, пристально наблюдал за компанией. Стук лопат о мерзлую землю напоминал о вчерашней ночи.
– Он прав. Мы, кажется, забыли, где находимся, – сказал Конрад и все, согласившись, виновато закивали. Крупными хлопьями пошел снег, укрывая разрытую бурую землю тонкой белой простыней. Йозеф прищурил один глаз и медленно почесывал затылок.
– Но, а если подумать, – нарушил он вдруг общее согласие – боюсь, нам скоро придется привыкнуть к потерям и учиться быстро отходить от всего этого, – товарищи неодобрительно посмотрели на него.
– Ты думаешь, что к этому можно привыкнуть?
– А иначе сойдем с ума.
– Кто там языком чешет?! За работу! – крик Херрика привел всех в чувство. Он по пояс вылез из окна дома старосты. Торс его был обнажен, на шее болталась золотая цепочка, а в руках дымила чашка горячего чая.
– Вот ублюдок, – прошипел Астор.
В окоп
