таким родился?
– Все равно гадость.
– Я думаю, он не это. Иногда он так по-мужски смотрит. Ну по-мужски, товарищи! Меня не проведешь.
– О! Тебя не проведешь. Смотри, как я на тебя смотрю! Рр-р-р! Съел бы! Нет, ну я по-мужски смотрю?
– По-дебильному ты смотришь.
– Нет, по-мужски! Именно так мужчины и смотрят, дурочка. А Борька смотрит по-женски. Он завидует твоему бюсту, милая. У него такого нет.
– Ты определись: я дурочка или милая?
– Ты милая дурочка.
Через двадцать лет таких разговоров начались другие времена. Наступила эпоха политкорректности.
Теперь уже можно было делать некоторые выводы относительно того, как на самом деле ведут себя голубые. Их теперь стало количество, и обнаружились общие черты.
Споры вспыхнули с новой силой.
– Не знаю… За столько лет он проявился бы. Вот у нас мужик на работе: вообще не скрывает. Живет с парикмахером, купил отдельную кровать, потому что «Леша храпит».
– Так и сказал?
– Так и сказал. Никакого, там, смущения.
– А чего смущаться? Моя Ирка тоже купила отдельную кровать, потому что «Леша храпит».
– Надо худеть. И не будешь храпеть.
– Василий Петрович, дорогой, так ведь мне мой храп не мешает. Это Ирке мешает. Так что это ей надо худеть, не мне.
– Ха-ха-ха.
– Но все-таки храп вреден. Говорят, сердце может остановиться во сне.
– У всех сердце может остановиться. Вон Мокеев, какой крепкий мужик, а умер от инфаркта. Во время бодрствования.
– Правильно, он был толстый. Что и требовалось доказать.
– А вот наш Борька – худой. Это его йога ему помогает.
– Он блокадник. Они толстыми не бывают.
– Неправда.
– А бывают ли блокадники голубыми?
– Я думаю, что он не голубой. У него какие-то проблемы с потенцией. Ему мужчины не нужны, но женщин он… Как бы это правильно сказать? Боится.
– И детей не любит. Мой Тема схватился как-то за дверную ручку, знаете, у него такая латунная на террасе, так он та-ак посмотрел! И потом протер ее. И оглянулся: никто не видел?
– Фу!
– Сексуальная неудовлетворенность. Это синдром грязных рук.
– Ты как всегда ошибаешься. Это синдром грязных ручек.
– Ха-ха-ха.
– Что ты имеешь в виду?
– Да успокойся.
– Нет, что ты имеешь в виду? Почему это я «всегда» ошибаюсь?
– Господа, не ссорьтесь. В вашем возрасте это пошло.
– Ему не нравится, что я стала учиться на психолога. Он завидует.
– Он боится, что ты его бросишь. Довольна?
– Что ты имеешь в виду?
Короче, голубой превратился в импотента… А потом это перестало кого-либо интересовать, потому что тайны, подобно спиртам, выдыхаются, потому что все, кого это интересовало, стали старыми, потому что старым стал он.
Теперь он мог открыть тайну, но у него была обида, что за всю жизнь его никто не спросил прямо: почему?
На такой вопрос он бы ответил прямо, он перестал бы ломать комедию и наводить туман. Он уважал прямые пути к человеческому сердцу, хотя никогда их не видел. Он допускал, что они существуют, и оказался прав: они существовали. Воочию он увидел их на седьмом десятке лет, в очереди в БТИ, куда пришел оформлять купленную для вложения денег квартиру.
Что-то было в этой женщине, сидевшей на соседнем стуле, какой-то такой искренний интерес к жизни, что ему захотелось поразить ее. Он рассказал, что единственный из всей огромной семьи выжил в блокадном Ленинграде. Хотя был грудным ребенком и должен был умереть первым.
– Чудо, – сказала она. – Но такое бывает. Меня, например, нашли в степи. Я там провалялась больше суток, так сказали врачи, и меня не сожрали волки, не затоптали бараны, я тоже не умерла ни от голода, ни от жажды. Чудо!
– Чудо – согласился он.
Ему очень хотелось продолжить разговор, пригласить ее в кафе, и он, чтобы заинтересовать, чтобы не выглядеть старым распутником, признался, что у него нет и никогда не было семьи. Это ее страшно поразило.
– Как это? – воскликнула она. – Почему?
Калаутов по привычке начал юлить, говоря междометиями и делая паузы, он впустил в свою речь красивые, ничего не значащие слова, но он уже видел: эта смешная растрепанная женщина идет к сердцу напрямик.
И спрашивает именно то, что хочет спросить.
А он – переводчик шестидесяти семи лет, всю жизнь работающий со словами – наяву встречает такое умение впервые.
– Нет-нет-нет, – подняла она руку, словно желая заткнуть ему рот. – Вы мне тут философию не разводите, я и сама ее могу развести, моя первая любовь была философом и писателем. Вы мне скажите, почему?
– Жизнь – сложная штука…
– Вы голубой, что ли?
– Хи…
– Импотент? Но это же не препятствие, правда? У меня первый муж – знаменитый художник – он тоже из-за водки уже не мог, но он и на мне женился и еще потом на одной девушке из Красноярска…
– Да не импотент я, – осторожно оглянувшись на соседей, прошипел он.
– Эгоист, что ли? – Она совсем растерялась и из-за этого выглядела такой несчастной, словно у нее умер кто-то близкий. – Ну, не понимаю я, хоть убейте! Такой мужчина и не были женаты?
Зачем я начал этот разговор?
– Женщина какая обидела?
– Ладно, давайте закроем тему.
– Да я теперь не усну! Я первый раз встречаю, чтобы такой чудесный мужчина и… Вы не можете объяснить? – участливо спросила она. – Вы не можете объяснить так, чтобы я поняла?
Это прозвучало вызовом.
Объяснять было его профессией, и не мочь объяснить он не мог. У него была своя внутренняя клятва Гиппократа, он считал себя обязанным помогать непонимающим людям, причем, эта клятва была жестче врачебной – ведь в его профессии переводчика непреодолимых непониманий не существовало. «Вы не можете объяснить так, чтобы я поняла?»… Милая растрепанная незнакомка, да это чудовищный приговор в моем мире.
И как она угадала заклинание, отворяющее мои уста? – думал он впоследствии.
– У меня погибла вся семья, – произнес Калаутов. – Бабушка, дедушка, сестренка и мать. Мать умирала последней. Вы представляете, что это такое?
– Ах вот оно что! – зловещим тоном произнесла она и уперла руки в боки. – Да вы обижены на жизнь!
Какая недалекая женщина.
– Вы думаете, что избегаете ответственности, а на самом деле вы обижены на жизнь. Вы пошли на принцип.
– Ерунда.
– Нет, не ерунда.
– И даже если это так…
– И даже если это так, то с кем вы меряетесь? С жизнью? Вы глупый.
Он рассмеялся от неожиданности. Его впервые назвали не голубым, а глупым. И еще она была очень смешная – пять минут назад о нем вообще не знала, а теперь судила его жизнь, как архангел Гавриил.
– Так нельзя, – мягко
