останавливайся! Эрик! Эрик!
Я не стал кончать в неё.
В последний момент сдержался и залил ей теплой влагой живот.
Как назло вспомнил рожу Роджера, когда он говорил, что Стелла может носить его дитя и защемило сердце.
Она лежала в моих объятьях. Теплая, нежная, податливая, но не моя.
— Во имя всех ликов Матери-Богини, ты волшебник, Эрик, мне никогда в жизни не было так прекрасно! — горячо шептала она.
— А с Роджером? — не удержался я от подколки.
Девушка уткнулась мне в плечо.
— Я не могла ему отказать, — печально сказала она. — Но я ничего не почувствовала кроме боли, все случилось очень быстро…
Это было первое пасмурное утро за все время моего пребывания в этом мире. В небе клубилась серая хмарь, и, казалось, вот-вот тучи прольются на землю потоками слез. Яркие сочные краски потускнели, выцвели.
Холодный, пронзительный ветер трепал знамена.
На трибунах под навесами сидели важные господа, кутаясь в теплые одежды. Толпа простолюдин, пришедшая поглазеть на знатных дурней с мечами, гудела за ограждениями.
Мы с Томашом стояли друг супротив друга на поле боя. Глашатай зачитывал всем регалии наших домов. Зачитывал долго и нудно.
Я был облачен в облегченные доспехи, но даже они давили к земле мое измученное за эти суетные дни тело. Чувствовал я себя на редкость паршиво. Голова кружилась, подташнивало, в теле была тяжесть. Иногда подводило зрение, размывая этот мир в пятна серой акварели.
Во мне даже стало закрадываться гаденькое подозрение, что Томаш специально подослал ко мне свою сестричку, чтобы она меня перед боем хорошенько заездила, отняв последние силы.
Зато от Томаша сегодня наоборот так и веяло уверенностью и силой. Он был полон энергии и желания меня убить.
В небе тревожно закружил ворон, сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Вот интересно, если меня здесь убьют, я вернусь обратно в тело в своем мире или уже окончательно сложу крылья под этим серым небом?
