ее перед воскресшим повелителем! В другое время, в прошлой жизни, она, вероятно, нашла бы в себе силы понять их страх вновь рассеяться в небытие, на какое-то время перестать быть. Часть ее, та, что звалась Исидой, знала об этом не понаслышке. Воспоминания, ставшие отныне общими, раскрыли Ольге всю сущность богов, - паразитов, не способных полноценно существовать без носителя. Бесконечность, наполненная неудовлетворенностью и болью, вот чем была жизнь без тела.
Но куда сильнее Ольгу мучило равнодушие возлюбленного. Почти два десятилетия она прожила в постоянном страхе, лишенная сил, оторванная от Бограда, и все ради того, чтобы вернуть того, кто теперь даже не смотрит в ее сторону! Это было так несправедливо, что Ольге хотелось расплакаться. Только Исида, древняя, мудрая, заставляла ее держаться. Служить Осирису, защищать его, не дать ему снова умереть – вот что сейчас по-настоящему важно. Потому-то она покорной собачонкой торопливо шагала за ним вдоль берега, блокируя боль в израненных ногах.
Иногда Ольга ловила на себе взгляд любимых карих глаз, внимательный, тяжелый. Тогда плечи ее начинали дрожать. Ей казалось, что за ликом Великого Бога, за странно помолодевшим лицом Дениса, она все еще видит своего сына. Ольга старательно отгоняла неприятный морок, и прятала взгляд в мокром песке под ногами. Хватало ее ненадолго. Через минуту-другую она, обмирая от восторга и благоговения, вновь принималась следить за величественной поступью возрожденного Осириса.
Равнодушные менгиры оставались за спиной, но впереди вырастали все новые глыбы. В каждой из них Ольга не только чувствовала ураганную силу Лучей, но и видела частичку души Учителя. Он как будто двигался рядом с ними, переплывая из камня в камень, являя себя в каждой гладкой поверхности, способной создать хотя бы видимость зеркального отражения. Ольге хотелось поблагодарить его, сказать, что он оказался прав, что им и вправду удалось спасти Денису жизнь, но она не была уверена, что Учитель услышит. Остатки его жизненной силы вряд ли способны на понимание. Они наблюдали и, кажется, направляли. Вели за собой.
Егор… Ольга осеклась, и тут же поправила себя – Денис! Конечно же Денис! – шел по берегу реки, оставляя в песке глубокие следы. Рука простерта над водой, парит, вбирая энергию так естественно, так привычно. Луч больше не бесновался, не изгибался кольцами, точно морской змей, - послушно тек против течения за своим хозяином, и вся его мощь, разлитая по могучей реке, без остатка впитывалась в несовершенное человеческое тело, ставшее совершенным сосудом.
На пригорке шевельнулись кусты, оглушительно в ночной тишине хрустнула ветка. Денис даже шаг не замедлил, а Ольга вздрогнула, зябко провела ладонями по предплечьям, сгоняя крупные мурашки. Сплетение ветвей, черная земля чуть прикрытая свежей травой, служили идеальным укрытием, но тот, кто издал эти звуки, не очень-то таился. Он хотел, чтобы жертвы знали о преследователе. Или о преследователях?
Ольга встряхнулась, гневно полыхнула глазами. Ну уж нет! Хватит! Никакого больше страха! Пусть весь он останется там, во внешнем мире. Здесь и сейчас она вновь будет смелой!
Руки вскинулись вверх, и вместе с ними взметнулось яркое пламя. Огонь пополз по зарослям, треща мокрыми ветками, стало немного светлее. Рыжие челюсти сомкнулись на кустах, вгрызлись в них с голодным остервенением. Что-то крупное, лохматое заметалось живым факелом, оглашая сопки отчаянным предсмертным ревом. Кто-то больно стиснул Ольгу за локоть.
- Что…?! Да какого…?!
Перед ней соткалось лицо Дениса… лицо Егора… Гора, Дениса, Осириса… нет, все же Дениса! Его перекосило от злости, скулы вздулись желваками, брови грозно сошлись на переносице. От этого взгляда Ольге хотелось упасть, свернуться калачиком и скулить.
- Черт, да что с тобой?! – заорал Денис. – Зачем ты это сделала?!
- Мой повелитель, мой господин! - давя слезы, попыталась оправдаться Ольга. – Там кто-то был, и я…
- Там был вурдалак! Один! Безмозглый! Вурдалак! Всего один!
С каждым брошенным в гневе словом Ольга сжималась, как от ударов кнута. Хотя нет, ни один кнут не смог бы так исполосовать ее душу, не сумел бы вырвать огромные кровоточащие куски.
- А теперь здесь будут все! Все они!
- Мой бог…
- Все! – обрубил Денис, прожигая ее глазами Егора. – Ни слова больше!
Он встал спиной к реке. Большой Тесь закипел, когда длинный хвост Луча стремительно потек в тело Дениса. На сопке рухнул и затих опаленный вурдалак. В воздухе потянуло горелой шерстью и мясом. Что-то сверкнуло совсем рядом. С характерным хлопком разверзся телепорт, но еще раньше Денис взмахнул рукой, надвое разрубая незадачливого ома Плетью Саваофа. Другой рукой он сплетал вокруг себя мощнейшую энергетическую ауру, глядя на которую Ольга не смогла сдержать восхищенного возгласа. Ей никогда не доводилось видеть ничего подобного.
Словно попкорн в микроволновке, захлопали телепорты. Ольга чуяла, как по степи мчится дикая, невероятная стая из чудовищ и богов, омов, культистов, зверолюдей, монстров, а впереди этой убийственной волны катится удушливый страх безысходности. Объединенные чьей-то волей, они получили цель, и теперь намеревались смести ее, поглотить, сделать частью себя.
Ее бог, ее повелитель и господин сжал руку в кулак, зажимая хвост Луча, толщиной едва с волос. Он смотрел вперед без страха, и не повел бровью даже когда из-под небес рухнул, оставляя в мягкой почве сопок выжженную вмятину, красноликий Марс-Арес. Отчаяние и разочарование навалились на Ольгу. Она узнала этот взгляд, и узнавание пробило дыру в ее разуме, дыру размером с Вселенную.
Не Денис, и не Осирис. Это был ее сын Егор. Это всегда был он.
***
Проспект Якова Брюса сотрясали шаги исполинов. У Лесной улицы, возле памятного дома с дырой от тролльего кулака, маячила широкая спина, поросшая острыми иглами сталагмитов. Далековато. Спешка подпалила мне хвост. Стеклянная восьмерка воображаемых песочных часов с немыслимой скоростью осыпалась вниз. Рациональнее подождать несколько минут, пока появится следующий тролль. Нет, не подождать, конечно же, - пойти навстречу. Эхо уже несло хрупкий треск асфальта с начала проспекта.
Что-то обеспокоило меня. Инстинкт самосохранения, и без того сильно развитый за годы жизни в Бограде, после моей гибели обострился неимоверно. Сейчас он верещал тревожной сиреной, требовал убраться с улицы, затаиться, не отсвечивать, но я продолжал свой путь. В троллий гон действительно лучше сидеть дома. Я, наверное, первый идиот за минувшую пару десятилетий, что решился выйти на улицу в это время года.
Вот оно! Вот в чем дело! Впереди, еле слышные за поступью каменных гигантов, раздавалось спокойное уверенное «клак-клак». Все-таки я оказался не единственным идиотом, который отважился шастать под ногами у
