— Александр, все, собравшиеся за этим столом — моя большая семья, и все мы болели за тебя и за «Динамо».
Видно, генерал уже принял на душу, потому раскраснелся и расчувствовался, приложил руку к мощной груди, словно давал клятву.
— Потому что «Динамо» — это часть каждого из нас. Ты показал отличный бой! И подарил нам радость.
Он поднялся, протягивая руку, я потянулся навстречу, пожал ее.
— Давайте за Александра! — громогласно провозгласил он. — За героя нашего вечера!
Он потянулся ко мне рюмкой, но случился конфуз: у меня не оказалось даже сока, и официант, следящий за столиком, засуетился, забегал, склонился надо мной:
— Что вам…
— Конечно виски! — ответил генерал вместо меня.
Я отказываться не стал, потому что все равно не собирался пить. Чокнулся с ним, взглянув на Лизаньку, демонстративно меня не замечающую.
Генерал разошелся не на шутку. Пожаловался, что сыновей у него нет, внуков нет, только три внучки, и вся надежда на правнуков. И начал меня сватать за внучек, расхваливая их на все лады. Вот эта рыженькая скромница — Анечка, она учится на первом курсе музыкальной консерватории по классу фортепиано. А давайте попросим музыкантов, чтобы Анечка спела? Анна, почему это — нет? Лизанька, куда это ты собралась, а ну сядь! Кстати, вот Елизавета…
Девушка широко распахнула глаза. «Молчи. Пожалуйста, молчи, что мы знакомы», — читалось в них.
— Елизавета, — проговорил я, улыбаясь уголками губ, — какое красивое имя! Очень, как бы точнее выразиться, классическое, нежное… Очень приятно познакомиться.
Девушка благодарно мне кивнула, нервно глотнула шампанского. Рассказывать, где она учится, Вавилов не стал. Заговорил о третьей, самой старшей, темноволосой Марии, которая была актрисой театра.
Жена Вавилова, которую он так и не представил, сухая строгая женщина с высокой прической, проговорила властным голосом, и сразу стало ясно, кто в их семье генерал.
— Валентин, пойдем к Лесневичам. Тебя Борис уже целый час ждет.
Вавилов поднялся, еще раз пожал мне руку и сказал, отведя в сторону.
— Саша, спасибо тебе за Даринку.
— Э…
— Не гадай, я это не афиширую, ей это не нравится. Она моя внучатая племянница. В общем, если бы не ты, все могло очень плохо кончиться. Говори, чего бы ты хотел, все, что попросишь дам!
Опешив, я улыбнулся и выдал:
— Машину, ключ от квартиры, где деньги лежат…
— Этого я тебе обещать не могу, — проговорил генерал, будто бы протрезвев. — Я все-таки не джинн.
— Я в футбол неплохо играю. Хотелось бы в команду, и не в самую последнюю. Вратарем. Это с детства моя мечта.
— Стоп! Какой еще футбол? — не понял он. — Ты же боец! Сильный боец!
— Боец, потому что из детдома, — нахмурился я. — Там тех, кто за себя постоять не мог… Ломали, скажем так. И мяча у нас не было, гоняли вместо него ком из перевязанных тряпок.
— Ну ладно, ладно… — Василов погладил меня по плечу. — Что было, то было. Зато какой парень вымахал! Гордость! — Расплывшись в улыбке, он хлопнул меня по спине: — Помогу! Поговорю с начальником московского «Динамо», мы вместе с ним учились, — поедешь туда. Потому что если ты в футбол играешь так же мастерски, как дерешься… — Он подмигнул.
Я окинул взглядом верхний ярус ресторана, не нашел знакомых лиц и спустился в середину зала к клетке с попугаем. Заметив внимание к своей скромной персоне, он проорал:
— Гарри хочет кушать! Гарри хочет гулять!
Почувствовав чей-то взгляд, я запрокинул голову и увидел на втором ярусе с другой стороны Топаза, потягивающего коктейль через трубочку. Он помахал мне, кому-то что-то сказал, и к перилам подошел Достоевский, расплылся в улыбке и показал «класс». Вот теперь точно можно домой.
Только я это подумал, как в ресторане пригасили свет, танцплощадку, на границе которой я стоял, затянуло искусственным дымом. Зазвучала медленная мелодия.
— Кар-раул! — заорал Гарри, заметался по клетке.
На танцплощадку потянулись первые пары.
— Спасибо, — шепнули на ухо, я обернулся и увидел проходящую мимо Лизу.
Как она прекрасна была в этом облегающем платье цвета ультрамарин! Длинноногая, стройная, высокая. Я взял ее за руку и проговорил:
— Я старый солдат, и не знаю слов любви… Прекрасная незнакомка, подарите мне этот танец.
Думал — фыркнет, вырвется, но нет, рассмеялась, передразнив:
— Нашелся тут старый! — И протянула руку.
Я привлек ее к себе и закружил в танце. От ее духов голова пошла кругом. Захотелось схватить ее в охапку и повезти… В общагу, ага, Саня. А в гостиницах тут, поди, паспорта требуют, смотрят, женаты ли эти двое или разврат творить собрались.
Пока танцевали, выяснилось, что Лиза учится в Москве на учителя английского языка, живет там же. Теперь ясно, почему Вавилов об этом молчал — непрестижно быть учителем. Почему она выбрала педагогический, я спрашивать не стал, вспомнив, как Вика Лесневич говорила, что Лиза не от мира сего.
Потом был еще один танец. Лиза жаловалась на деда, на скучный Лиловск. Извинилась за свое поведение тогда, на беспредельных боях. Она прижималась ко мне всем телом, я пытался узнать, чего она хочет — действительно я ей нравлюсь, или она злит Вику или деда — но ничего не разобрал. То ли желания женщин понять сложнее, то ли я просто устал.
Когда медленные танцы закончились, Лиза с сожалением вздохнула:
— Увы, мне пора к своим. А то начнется…
Мы отошли к попугаю. Моя нижняя часть страстно желала остаться, потому что ни в первой, ни в этой жизни таких красивых девушек у меня не было, и глупо упускать шанс. Верхняя же часть под руководством генерала Мозга и полковника Здравого Смысла твердила, что надо ехать домой, потому что перед глазами темнело, а язык заплетался, и вообще подозрительно, что такая красивая девушка прилипла к парню с фингалом на пол-лица. Не иначе вынюхивает что-то.
Вот если бы тут был диванчик: поспал — проявил активность — поспал — снова проявил активность, тогда я остался бы, потому что кто меня дома ждет?
— Да и мне пора. Устал неимоверно.
— Еще бы, — сказала она с сочувствием. Давай я тебя провожу? Только покажусь своим, побуду минут пять…
Вот так подарок судьбы!
— Я пока распрощаюсь с парнями.
Мы разошлись в разные стороны. Не удержавшись, я обернулся, чтобы посмотреть, как она уходит. Сел за столик, только собрался доесть то, что лежит в тарелке, как Тихонов подсел ближе и проговорил, глядя на танцпол, где под бессмертную «Хуторянку» зажигали выпившие тетеньки за пятьдесят.
