Я к окну подошла. Джип Руслана, большой и пыльный, въезжал во двор, я видела, что Сафин на меня смотрит, и улыбалась.
Ещё было время переодеться, я зашла в нашу комнату, достала простой домашний сарафан из белого льна, распустила волосы: Руслан любил, когда я так ходила. Провела по губам лёгкой помадой, чуть придавая им оттенка, достаточно было и этого. Теперь, когда из глаз исчезло вечно запуганное выражение, я нравилась себе без макияжа.
Хлопнула входная дверь, послышался топот детских ног. Я прошла в коридор, прислоняясь к стене и улыбаясь.
Ясмин, такая крошечная в его объятиях, щебетала об испеченном торте, под ногами путалась собака, прося свою долю внимания. А мой мужчина смотрел на меня темным глазами, и молчание между нами было громче слов. Наконец, Ясмин сделала паузу, оборачиваясь ко мне, прислонилась своей щекой к колючей мужской.
— Мойте руки и к столу.
А после ужина мы устроились втроём возле телевизора, Руслан каналы лениво листал, остановившись на музыкальном, а я него поглядывала задумчиво. Чего я боюсь? Нечего ведь. Вот он мой, большой, сильный, добрый. Сафин под моим взглядом ёрзать начал, хмуриться, а мне смешно.
— Руслан, ничего мне сказать не хочешь?
Он аж поперхнулся, пульт отбросил:
— Да не смотрел я на ее сиськи! Мне вообще Лобода не нравится.
Я глаза закатила:
— Да не про это я. Замуж меня позови.
— Опять? — нахмурился, разом серьезным стал. Я улыбалась, слова легко так давались. С ним все легко было, а сейчас особенно.
— Опять. А я соглашусь.
— Ясмин, слыхала, чего твоя мама удумала?
Но дочка, занятая Шанель, на нас внимания не обращала. Я к Руслану поближе подобралась, на колени к нему залезла, обвивая ногами. Он тут же с готовностью руки мне на бедра положил, приподнимая сарафан, но я легонько по ладони его хлопнула.
— Ну так что?
— Вот, значит, ты какая, решила и все, женись. А как же мужская гордость, самооценка там, все дела?
А сам меня к себе тянет все ниже и ниже, пока мы губами не встретились. Я вместо поцелуя ему шепчу, растягивая гласные:
— Руслааан, — с придыханием так, со стоном, а он перебивает:
— Выходи за меня замуж. И только попробуй нет сказать, я тебя покусаю.
И я отвечаю:
— Я согласна.
Ясмин.
Новый мир был удивительным. Ясмин долгое время не могла понять по каким правилам тут все устроено. Там, дома, было страшно и одновременно просто. Нужно было быть незаметным.
А тут… Все хотели привлечь к себе внимание и не боялись чужих взглядов. Двойняшки дяди Таира вообще сначала пугали — такие шумные. Она танцевали, смеялись, не боялись встревать во взрослые разговоры. Вообще у бабушки удивительно. Эмин маленький плачет. Коты трутся о ноги, мешая ходить, Махмуд рубит во дворе дрова на баню — громко. Сама эби распекает внучек за то, что пену с бульона вовремя не сняли, даже случайно залетевшая муха бьётся о стекло, изо всех сил жужжа.
Здесь спокойнее, и после переезда в новую квартиру Ясмин вздохнула с облегчением. Здесь своя комната. Сначала страшно было спать одной и ночью тихонько кралась к родителям, потом привыкла. И дом — огромный. Кажется, будто упирается в самое небо. Ясмин любила по ночам в окно смотреть, на огоньки, которыми светился город.
Здесь Ясмин начала обретать, заново узнавать себя. Только…Руслана папой назвать никак не получалось. Ясмин искренне его любила, и мысленно уже сто миллионов раз сказала. А вслух — никак. Сначала просто привыкнуть не могла и стеснялась. Казалось, что того, старого папу обидит. Детское сердце способно прощать по максимуму, и Ясмин все равно любила Динара, пусть её любовь и была густо на страхе замешана.
— Папа, — шёпотом сказала Ясмин.
Пыталась репетировать. У зеркала, которое отражало изрядно уже подросшую за год девочку, получалось. Вздохнула. Косички мама уже заплела, волосы отросли тоже. Потом чмокнула в щеку и убежала. Мама — работает. Говорит, что это важно и нужно. Помогает тетям, которые попали в беду. И маленьким девочкам, у которых злые папы. Ясмин ещё помнила, как страшно раньше было, поэтому гордилась мамой, даже когда по ней скучала.
В своём центре мама работала два дня в неделю, ещё день тратила на то, чтобы вникнуть в семейный бизнес, а остальные четыре дня безраздельно принадлежала своей семье.
— Пойдём гулять?
У Ясмин есть няня на эти три дня. Когда они выбираются подальше, с ними едет охрана. А здесь, на закрытой территории возле дома можно гулять без них.
Ясмин все ещё не очень привыкла к детям, и каждый выход на площадку напоминал выезд в зоопарк. Потому что чужие дети как обезьянки — шумные, дикие, непонятно что делают, и вместе с тем очень интересные. И на площадку манило.
Няня села на лавку, а Ясмин на качели пошла. Как всегда, волнуясь, сосчитала шаги. От лавки до качелей ровно тринадцать. Села. Скрип, в одну в сторону. Скрип, в другую. А сама на детей смотрит.
Больше всего её интересовала Сашка. Это девчонка. Белобрысая и голубоглазая, как тётя Ася, эби бы сказала — маржа. Эта Сашка несмотря на то, что такая маленькая, верховодила всеми детьми двора.
А сейчас…сейчас пошла к Ясмин. Та вся внутренне сжалась — подружиться с кем-нибудь хотелось, но страшно, ужас как! Это же не центр, где Мариша сама всех познакомит, там дружить легко. Тут — дикие джунгли.
— Это моя качеля, — сказала вдруг Сашка, вставая напротив Ясмин.
У Ясмин дыхание перехватило от такой вселенской несправедливости.
— Неправда! — воскликнула она, хотя боялась с чужими детьми говорить. — Качеля общая!
Сашка подбоченилась. Косички светлые торчат в разные стороны, в глазах боевой задор. Она, как и многие другие дети, испытывала границы дозволенного, а Ясмин больно уж от остальных отличалась.
— И что ты сделаешь? — с прищуром спросила Сашка.
Ясмин изо всех сил задумалась. Что можно на несправедливость такую сделать? Ну, не драться же. Драться Ясмин, выросшая в почти полной изоляции от других детей совсем не умела.
— Папе расскажу! — осенило Ясмин.
В разговоре с девочкой заветное слово выскочило легко и как-то незаметно, дома бы так. Ясмин по сторонам посмотрела — никакого спасения, если не брать в расчёт няню, которая счастливо улыбалась. Она была довольна, что Ясмин наконец с кем-то во дворе разговаривает.
— Нет у тебя папы! — задиристо ответила Сашка. — Только мамка, нянька и сторожа!
У Ясмин от обиды губа нижняя надулась — не заплакать бы. Раньше она предельно чётко контролировала свои эмоции, но спокойная жизнь все смягчила. Ясмин, сама не замечая того, становилась обычным ребёнком.
