Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
Пока «депутация» летела назад в Москву, их коллеги по заговору начали собираться в Кремле. Согласно сведениям, полученным впоследствии прокурором, Павлов, уже слегка подвыпивший, явился позже, а Янаев, еще более пьяный, совсем поздно. Вслед за Янаевым приехал Лукьянов, и когда он вошел в помещение, Крючков уступил ему место во главе стола, а сам сел сбоку.
Несмотря на этот жест, встречу все-таки проводил Крючков, начав с сообщения, что Горбачев отказался последовать рекомендациям «группы товарищей», ездивших в Крым. Крючков добавил, что президент явно болен и потому не может больше выполнять свои обязанности.
– Если он болен, то должно быть медицинское свидетельство или его собственное заявление, – с беспокойством заметил Лукьянов.
– Мы получим медицинское свидетельство, – сказал Крючков. – А потом вернутся наши товарищи и расскажут о своем впечатлении.
Тогда Лукьянов потребовал, чтобы его имя было вычеркнуто из списка членов Комитета по чрезвычайному положению. Он считал, что, будучи представителем законодательной власти, не может являться членом Комитета. Ему стали возражать, пока в 10.15 не появились Шенин, Бакланов, Болдин и Плеханов (Варенников полетел в Киев, чтобы оповестить украинские власти). Все были навеселе. Шенин и Бакланов описали встречу с Горбачевым и рассказали о его категорическом отказе поддержать создание Комитета по чрезвычайному положению или объявление чрезвычайного положения в стране.
Затем внимание переключилось на Янаева, который до тех пор почти не участвовал в разговоре. Он еще не подписал документа о том, что принимает на себя полномочия президента, и, казалось, колебался. Крючков якобы сказал ему:
– Неужели ты не понимаешь? Если мы не спасем урожай, начнется голод, и через два-три месяца народ выйдет на улицы и начнется гражданская война.
Янаева это не убедило. Он прекрасно знал, что Горбачев не болен, потому что разговаривал с ним по телефону в тот день (до того как у Горбачева отключили связь) по поводу его возвращения на другой день в Москву. Янаев курил сигарету за сигаретой и вчитывался в документ, который был подготовлен для его подписи.
– Я этот указ не подпишу, – внезапно объявил он.
В комнате воцарилась гробовая тишина.
Янаев продолжал:
– Я считаю, что президент должен вернуться после отпуска, он поправится и придет в себя. К тому же я не считаю себя морально вправе выполнять его обязанности, да и не обладаю необходимым для этого опытом.
Прокуратура, опубликовавшая впоследствии изложение этой встречи, высказалась в том смысле, что задним числом трудно судить, действительно ли Янаев сомневался в своих способностях или же только делал вид, что противится, чтобы потом избежать обвинения в стремлении захватить власть. Так или иначе, он скоро сдался. Остальные заговорщики заверили его, что всю ответственность берут на себя и что президент, конечно же, вернется к исполнению своих обязанностей, как только поправится.
Уже после одиннадцати вечера Янаев, обменявшись с присутствующими рукопожатиями, взял перо и размашисто подписал документ, объявлявший, что он принимает на себя обязанности президента. А Язов, Пуго, Крючков, Павлов и Бакланов тотчас подписали Приказ № 1 Государственного комитета по чрезвычайному положению, объявлявший на полгода чрезвычайное положение в стране.
Министр иностранных дел Александр Бессмертных, которого вызвали из дома отдыха в Белоруссии, вошел в комнату сразу после того, как документы были подписаны. Он был в джинсах и джинсовой куртке.
Услышав, что произошло, Бессмертных схватил синий маркер и вычеркнул свое имя из списка членов Комитета по чрезвычайному положению, заявив, что глупо фигурировать ему в этом списке, так как ни один глава иностранного государства не захочет после этого иметь с ним дело.
Когда документы были подписаны, Крючков заметил, что существует план «интернирования» некоторых демократических лидеров, и сказал, что подготовлен список, состоящий «более чем из десяти имен».
– Надо было вписать туда не десять, а тысячу! – громко, с усмешкой заметил Павлов.
Вскоре после полуночи некоторые из заговорщиков уехали домой. Язов впоследствии показал, что, выезжая из Спасских ворот Кремля, взглянул на часы – они показывали 12.16 ночи.
* * *
Первое объявление о перевороте поступило пятью часами позже, 19 августа, по каналам ТАСС в 5.30 утра по московскому времени. Согласно приказу № 1 приостанавливалась деятельность всех политических партий и общественных организаций, запрещались забастовки и уличные демонстрации, восстанавливалась цензура в средствах массовой информации и объявлялось о введении комендантского часа где и когда это потребуется. Днем последовал приказ, запрещавший издание большинства независимых газет.
Хотя Бессмертных отказался быть членом Комитета по чрезвычайному положению, он велел Министерству иностранных дел разослать всем советским послам за границей указание передать сообщение Комитета по чрезвычайному положению правительствам, при которых они аккредитованы. В этом сообщении, адресованном иностранным правительствам, содержались заверения, что принятые меры носят временный характер и что они никак не затронут международных обязательств Советского Союза.
А Лукьянов оказал даже более серьезную поддержку Комитету, опубликовав чрезвычайно критическое заявление по поводу проекта Союзного договора, подписание которого было намечено на следующий день. Лукьянов указал, что в договоре не отражены условия, выдвигавшиеся Верховным Советом СССР (они были отклонены руководителями республик), и настаивал на том, что проект должен быть еще раз обсужден в Верховном Совете СССР «и, по всей вероятности, на съезде народных депутатов», прежде чем он может быть представлен для подписания. Хотя Лукьянов впрямую не связывал свое заявление с созданием Комитета по чрезвычайному положению, оно было опубликовано ТАСС сразу после объявления о создании Комитета. Совершенно очевидно, что Лукьянов сделал свое заявление, чтобы оправдать отмену подписания Союзного договора 20 августа.
Девятнадцатого августа еще двое присоединились к Комитету: Александр Кизяков, директор завода, который на протяжении многих месяцев интриговал, чтобы заменить Горбачева хунтой, и Василий Стародубцев, председатель колхоза, возглавлявший Крестьянский союз СССР, группу, лоббировавшую не в интересах крестьян, а в интересах руководителей колхозов и совхозов. Ни тот, ни другой не были видными политическими деятелями, но их можно было обрисовать общественности как представителей широких кругов народных масс.
Лишь несколько организаций и политических лидеров тотчас поддержали хунту. В их числе были либерально-демократическая партия Владимира Жириновского, коммунистические руководители прибалтийских республик, оставшиеся верными Москве, когда в их партиях произошел раскол (и участвовавшие ранее в Комитетах национального спасения), и маршал Сергей Ахромеев, примчавшийся в Москву из Крыма, где он был на отдыхе, чтобы предложить свои услуги Комитету по чрезвычайному положению.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
