— Как ты?
Голос был таким хриплым и тяжелым, что я испытала приступ нежности. Чувства к нему изменились. Он помог нашему ребенку появиться на свет. Это была странная, но простая форма недоступной раньше близости. Мы не супруги, нет. Но чувствовала я себя так, словно мы женаты лет тридцать.
Андрей наклонился, морщась — у него тоже все затекло.
— Нормально… — пробормотала я.
Привстала, придерживая малышку, и Андрей обнял меня левой рукой.
— Можно посмотреть? — он отвернул пальто, глядя на дочку.
Под его рукой я чувствовала себя защищенной. Он меня с самого начала защищал — с первой встречи. Такое загадочное и манящее впечатление произвел — дьявольский мужчина. А оказался совсем другим. Не тем, каким помню его по клубу и нашим первым сумасшедшим неделям. Он не притворщик. На него можно полностью положиться.
Наверное, это инстинкты.
Гормоны, которые заставляют женщину, ощущающую после родов уязвимость, держаться ближе к отцу ребенка. Любить его крепко. Но сейчас я чувствовала такую крепкую связь, словно мы в одном коконе.
— Болит что-нибудь? — он насмотрелся на спящую малышку. — Как ты себя чувствуешь?
— В туалет хочу, — призналась я. — И в душ.
— Иди, я послежу за ней, — он бережно забрал дочь. — Не бойся, умею обращаться с младенцами.
— Откуда?
— Был опыт, — Андрей и вправду держал ребенка уверенно, придерживая головку.
— Повезло же мне с тобой, — улыбнулась я.
Я смотрела ему в глаза с пьянящим ощущением эйфории, а затем попыталась встать. Голова закружилась от слабости. Из меня хлынула кровь, я ойкнула, смутилась, но стеснение прошло — смысл, Андрей и так уже видел, что можно и нельзя.
Дрожащими руками распахнула дверцы шкафа. Доктор позаботился обо всем необходимым: памперсы, стерильные пеленки, крем, даже прокладки и одноразовые трусы лежали на полках. Вместо полотенца я взяла несколько пеленок.
Когда я открыла дверь, в глаза хлынул яркий утренний свет. Метель стихла: за окном тихо шел снег. Я чувствовала себя опустошенной, уставшей, больной, но безумной счастливой.
Все закончилось благополучно.
Я стала мамой.
Мы справились без врача.
В казенной душевой я включила воду. Сначала пошла холодная, но быстро нагрелась. Вместо шампуня и геля для душа я взяла флакон детского мыла. Хорошо, что здесь не было зеркала. Когда я стащила с себя платье, в глаза бросился опавший живот и ноги в крови. Когда я планировала рожать, перед глазами стояла другая, более романтичная картинка… Но люди появляются на свет в муках и с кровью.
Пока я стояла под теплым душем, разбитость понемногу проходила. Вновь ощущала измученное родами тело, мышцы, связки. Налитую грудь. Все ныло, и как будто принадлежало не мне. Кажется, придется заново знакомиться с собственным телом. Но, несмотря на усталость, я оживала.
Жаль, что мама этого не видит.
Детский писк я услышала в коридоре, и быстро доковыляла до комнаты. Андрей носил малышку на руках, неотрывно глядя на нее. Переодел в костюм, который мы выбирали вместе, и завернул в одеяло.
Я протянула руки, но Андрей не отдал дочь.
— Еще подержу, — пробормотал он. — Полежи пока.
Испачканные пеленки с кушетки он выбросил и застелил свежими. Без слов поняла: скоро мы расстанемся, и он хотел подольше побыть с ребенком. У меня еще будет время, а у него нет. После госпиталя наши пути разойдутся. На руках у Андрея малышка казалась совсем крошечной. Повезло, что родилась некрупной. Мне вообще чертовски повезло.
Прилечь не дало чувство голода. Я перебрала пакетики в глубине шкафа, и нашла пачку печенья. Взяла бутылку воды и присела на кушетку.
— Голодная?
— Угу, — я забыла, когда ела в последний раз.
Набила рот печеньем и запила водой. Хочу нормальную кровать, врача, теплой еды и чая. А еще — не хочу расставаться, уходить из маленькой каморки, где я почти по-пещерному разрешилась от бремени, наедине с отцом ребенка.
Малышка задремала, и Андрей сел рядом. Нежно провел пальцем, отворачивая одеяльце, чтобы и я увидела сморщенное личико.
— На кого похожа? — тихо спросил он.
Я положила голову ему на плечо. Брови едва наметились — волоски еще прозрачные, ресниц не видно.
— На тебя, — ответила я.
Особого сходства я не видела ни с ним, ни с собой. Но приятно думать, что моя маленькая Анюта похожа на папу. Андрей внимательно рассматривал маленькие черты.
— Ты думаешь? — мы встретились глазами.
Я должна дочкой любоваться, но любовалась им. Аня останется со мной, а с Андреем у нас мало времени и оно тает с каждой минутой. В мягких глазах отражался блик от лампы. Ему правда интересно. Я вспомнила, как он возился между ног, подбадривая, а я боялась тужиться. Мне было стыдно, пока я не вспомнила, что рожаю его ребенка.
Мы никогда не будем чужими.
Что бы ни случилось дальше — не будем.
— Как две капли воды, — улыбнулась я.
Он потрепал меня по затылку, и поцеловал в лоб.
— Я тобой горжусь, — прошептал он. — Ты молодец, ты со всем справилась…
Я ждала, он вот-вот скажет: пора прощаться. Но мы остались до вечера. Постепенно темнело, снег поредел, и когда я вышла в коридор, он медленно сыпал в голубых сумерках за окном.
Я понимала, что прячемся мы не просто так. Чего-то ждем. И врач не приехал по серьезной причине, только Андрей этого не признает. Как всегда доброжелательный, спокойный, но у него был горький взгляд.
Когда полностью стемнело, он набросил пальто.
— Выйду покурить, и принесу тебе поесть.
Он не курил весь день. Не хотел оставлять одну или боялся, что днем и без прикрытия метелью его заметят. Ствол взял со собой, заправив за ремень.
В груди стало холодно от тревоги. Мы не расставались с тех пор, как я родила. Не хочу, чтобы уходил.
— Останься… — вырвалось само.
— Я быстро вернусь. Из еды осталось немного печенья, а тебе кормить. Молоко пропадет.
Я подошла с Анютой на руках и прислонилась к нему. Пальто пахло шерстью и сигаретами. Представила, что он уйдет, и я останусь одна с новорожденной дочкой. Чуть не заревела.
— Мы от чего-то прячемся? — от страха пропадало дыхание.
Сейчас солжет.
Но Андрей молчал, гладя нечесаные волосы.
— Пока выходить нельзя, — признался он. — Я жду, когда вас смогут забрать. Надеюсь, сегодня ночью. Посмотри на меня.
Когда я подняла влажные глаза, он сделал того, чего я не ожидала — поцеловал в губы. Его сердце так близко билось к моему, и к сердцу нашей дочери.
