Уже на подлёте к мотелю всё-таки грянул гром. Разбухшее грозовое небо прошило молнией и тысячи струй обрушились на хрупкую крылатую фигурку.
В последний момент она успела влететь в открытое окно на их этаже, в коридоре, предназначенное для крылатых постояльцев.
Но несколькими мгновениями ранее заметила, как в их с Харлеем номере хозяйничает агент Х-класса. Из Департамента.
*
Уклониться от выстрелов, на ходу меняя трансформу, перекатиться по полу и выстрелить наугад звенящими стальными перьями… Это заняло у агента Х-класса каких-нибудь пару секунд. С удовлетворением констатировать, что два пера попали в цель и сейчас пронзают ракшаси насквозь, пригвоздив к стене, как бабочку на иголках, ещё секунду.
Время словно отошло на второй план, замедлилось, расплылось, сливаясь границами с пространством.
Поднявшись на ноги, Пандора выдернула из стены возле искажённого болью и ужасом лица ракшаси, перо, и, намотав рыжие на него лохмы, всадила в стену над макушкой демоницы. Теперь голова болтаться не будет…
Удар шприцом с адреналином в сердце, прямо через успевшее пропитаться кровью платье.
Сжатие пальцами холёных щёк и вопрос, самый главный вопрос.
— Где Харлей?
Адреналин подействовал.
Ракшаси её узнала.
— Пандора Хантер, — прохрипела она, неприятно булькая горлом. — Или, правильнее сказать, вдова де Вуд?
Пандора никогда не была сторонницей пыток. Но когда ракшаси назвала её вдовой, не стала терять времени.
Спустя десять секунд у неё были координаты места, где рыжая оставила умирать демона.
— Ты обещала быструю смерть, — прохрипела ракшаси.
— А ты обещала сказать, зачем тебе ловушка.
— Я не могу.
Глаза демоницы закатились, тело конвульсивно задёргалось на стальных перьях.
Пандора перестала дышать, когда поняла, что веки демоницы повторяют тот же шифр, что сообщил ей, умирая, Рум.
Не теряя больше ни секунды, Пандора покинула номер.
Если слова погибшей ракшаси правда, они… кто бы они ни были… дорого заплатят за жизнь Харлея.
Глава 35
Первое, что ощутил инкуб, пробуждаясь — голод.
Страшный, лютый, душераздирающий голод. Голод, который знаком лишь демонам. Про́клятым демонам. Инкубам.
Затем пришло чувство одеревенения, и, поскольку он никак не мог обнаружить границы своего тела, это одеревенение было везде.
Как существовать в странном, застывшем, как янтарь мире? Ещё никогда Харлей де Вуд не чувствовал себя букашкой. Застывшей в янтаре мухой.
Но его сознание всё ещё подвижно! А значит, он может думать. Как мало, оказывается, нужно высшему демону для счастья. Думать. Перескакивать вниманием с мысли на мысль. Быть. Жить.
Поскольку с мыслями тоже не заладилось, все они вились вокруг странных и внезапных изменений в привычном мире и так и норовили довести до паники, Харлей решил вспоминать. Неважно, что. Хоть бы и самые недавние события.
Это оказалось нетрудно. Он только проснулся, а значит, раньше спал. Спящим снятся сны. Снилось ли что-то ему?
О да. Ему снились очень странные сны. Как сильно его трясло, мотало из стороны в сторону, раз за разом выворачивало наизнанку.
Что-то тёплое и густое лилось в горло. Что-то горячее и необходимое с едва уловимым привкусом морозной свежести. И он пил. Захлёбываясь, кашляя, пил. Жидкий огонь, раздирающий внутренности, поднимался из самого нутра, и когда сталкивался с этим густым нектаром, демона выворачивало. А потом он пил снова.
Снился свист, как бывает в ушах во время полёта.
Снился низкий, рокочущий баритон. Каркающий смех. Снилась боль размером с целый мир.
Чьи-то прохладные пальцы на его лице. Горячие капли, падающие на глаза и щёки.
Снился голос. Слабый и охрипший.
Голос, проклинающий его, называющий глупым, глупым, глупым демоническим ублюдком.
Обещающий, что если проклятый демоняка вздумает сдохнуть, она лично скормит его рыбам-собакам…
Харлей усмехался… Что может бесплотный голос?
И разве может удержать того, кто одной ногой в Бездне?
Снились чьи-то дрожащие губы.
Сотни, тысячи поцелуев на его лице. Поцелуев с солёным привкусом…
А потом они прекращались и охрипший сердитый голос начинал обзывать его и проклинать снова.
Каким-то чудом Харлей открыл глаза и мир обрушился на него лавиной света, запахов, звуков.
В центре мира, там, где по мнению Харлея полагается быть солнцу, было бледное, измождённое лицо Пандоры.
Стоило ему разомкнуть обмётанные губы, она приподняла его голову вместе с подушкой и насильно влила в рот несусветную гадость.
Потом вдруг выяснилось, что в пространстве плавают и другие лица. Одно из них, несомненно, принадлежало Бергу. Славному косолапому Бергу. Второе… Сухое и бесстрастное лицо той самой знахарки, из Ламии. Лицо знахарки хмурило брови и жевало губами, изучающе глядя на него, Харлея.
Наконец, губы её разомкнулись и до Харлея донёсся её голос, словно сквозь клочья ваты.
— Жить будет. Самое страшное миновало. Теперь выспится и проснётся, как новенький. Я говорила, птичка, зря ты закормила его своей кровью.
Гарпия огрызнулась, но тут же нашла в себе силы извиниться и поблагодарить.
Харлей не узнал её голоса, впрочем, как и её саму. Она скорее сипела, чем говорила и была похожа на собственную тень с всклокоченными волосами и заострившимся лицом.
— Оставь его, птичка. Ему нужен покой.
— Ей тоже, — глухо пробасил медведь.
— Так выполни уже свою угрозу, мохнатый! Спеленай её, как младенца, чтобы не трепыхалась и уложи, наконец!
— Не надо, — просипели в ответ. — Я сама.
Лицо Пандоры исчезло из поля зрения, а рядом кто-то завозился, устраиваясь поудобнее.
— Отнести её в комнату? — пробасил медведь.
— Самая большая глупость, что ты можешь сделать — это разлучить их сейчас, — покачала головой ведьма. — Их связь на крови — сильнее, чем кровные узы. Сильнее, чем магия Разлома. Сильнее, чем что-либо, что я видела.
— Она отдала рогатому всю свою кровь!
— Это был её выбор. Если бы не отдала, он потерял бы демона.
Странное чувство… Странное и какое-то неправильное. Как будто всё это уже было. Как будто он до сих пор лежит в той непроходимой чаще, в Ламии, а Пандора рядом и не даёт ему уйти.
Может быть, это очередная шутка кого-то наверху? Кого-то с идиотским чувством юмора, впрочем, Харлей подозревал, что это чувство проявляется у жестокого бога (или богини?) только в том, что касается его, Харлея де Вуда. Он читал истории и смотрел голо-фильмы, где время отматывается назад и герою даётся шанс исправить ошибки.
