— За что ты его так сурово? — интересуюсь. — Такие прокладки вроде не по понятиям.
— Да уж конечно! — аж подпрыгнул Гусар. А может, на кочке подпрыгнул, потому что свернули мы как раз на просёлок. — А ментам эта сука меня по понятиям сдавала? Нет, Леший, по долгам расплачиваться надо, мы же не фуфлыжники.
И Кирюха загоготал, как гусь.
Всё случилось так, как рассчитал Гусар. Встретила нас широкоскулая косоглазая сволочь, которую Кирюха называл Шарлем. По всему видно было, что киргиз этот чи казах не особо рад Гусару, хотя и лыбился, как калоша одиннадцатого номера. Когда дошло до дела, Кирюха нагло запросил неприличную сумму. Шарля слегонца передёрнуло, но Гусар во время базара то и дело невзначай щёлкал моей «выкидухой», и эта французская чурка отмусолила «бакинские» без разговоров.
— Сейчас прикинемся по-людски, — сказал Гусар, когда мы шли по двору на выход, — а там можно и в столице появиться.
Но тут Гусара настиг замусоленный мужичонка, который до этого провожал нас к Шарлю. Он схватил Кирюху за рукав и стал совать какой-то коричневый плоский чемоданчик — их ещё называют «дипломат».
— Ты чего? — не понял я и слегка наехал на немана. — Кирюха, чего ему надо? Всё, ханэ бабай! Никаких поручений, ничего мы передавать никому не будем! А будем делать ноги…
Гусар нежно отодвинул меня в сторону и принялся ловко гнуть пальцы да размахивать руками. Замусоленный — тоже. Короче, побалакали они натихую, Кирюха чемоданчик забрал и похлопал мужичка по плечу.
— Благодарствую, Щебетун, — сказал он. А потом мне говорит: — Чего замер? Надо шевелить копытами.
— Это что за чемодан? — спрашиваю на ходу, догоняя рванувшего на рысях Гусара. — На фиг ты его взял?
— Из машины кейс, — Кирюха объясняет. — Из «шохи», которую мы угнали.
— Не мы, а ты, — поправляю.
— Ага, — кивает Кирюха. — Значит, твою долю я могу забрать себе?
— Не хами, — говорю. — Я просто детали уточнил. А что внутрях?
— Разберёмся. Он от нас не ускачет. Раньше надо вковаться во что-нибудь нестрёмное.
Короче, нарисовались мы в Климске, баксы разменяли и отправились прибарахлиться в магазин старья «секонд-хэнд». Я сперва возражал:
— Ты чего, Гусарик? Деньги есть — Уфа гуляем! Какой секонд-шмеконд? Я же потомственный бродяга! Знаешь поговорку — «Не носи ношеное, не еби брошенное!». Это ж западло — в чужие обноски вбиваться…
— Не пуржи, — отвечает Кирюха. — А куда нам ещё в таком виде намыливаться? Прикинь: я ещё туда-сюда, а ты в пожёванном гниднике вваливаешься в нормальный лабаз и начинаешь шмутки лапать. По ходу свинтят. Скромнее надо быть. В секонд-хэнде очень приличные вещи встречаются. Даже не ношеные.
И точно. Оказалось, не такой уж дерибас в этой лавке нам предложили. Правда, Кирюха сперва тихо проскользнул к директорше и что-то с ней перетёр, так что обслужили босоту по особой программе. Кирюха подобрал себе чёрное пальтецо с белым шарфом, костюм серый в широкую полоску «зебру», какую сидельцы на особом режиме носят, корочки модельные. Мне выцепил серую доху на рыбьем меху. Девка сказала, что итальянская, совсем новая, из Палермо. Только две дырочки на груди слева, но туда ловко налепили красивую импортную нашлёпку. Пиджачишко хороший, вельветовый, с кожаными заплатами на локтях. Я запротивился — на хрена мне латки? Но директорша сказала, дескать, так модно, их спецом на новые вещи нашивают. Даже джинсы теперь, мол, продают рваные, чтобы голые коленки видно было. Не, ну это уже полная хрень. Я себе взял чёрные, даже не потёртые. Только бобочку не нашёл подходящую. Зато отыскал шикарный «рябчик» — нулёвый, тёплый, с длинным рукавом!
— Куда ты тельник лепишь? — накинулся Кирюха на меня. — Ты чего, Леший, рамсы попутал? Возьми вот белую рубашку, прифраерись по уму. Что ты, как Робинзон Крузо?
— Свали, — говорю, — Гусарик. На кой шут мне белая рубаха? Я женихаться не собираюсь. Может, ещё шляпу и пенсне? А «рябчик» — одёжа на все случаи. В самый раз. И под мышками не жмёт.
Вышли мы из лабаза, как белые люди.
— Теперь, — говорит Кирюха, — валимся в тачку — и до самой до столицы.
— На фиг нам тачка? — возражаю. — Мы и на майдане отлично докатим. В плацкарте. Зачем бабки зазря палить?
— На тачке надёжнее, — толкует Кирюха. — Мы тут наследили, надо сдрыснуть а/мором, пока под раздачу не попали. Лавэ у нас имеется, нехер экономить. Один раз живём.
Это точно, думаю. Лавэ имеется. Даже шевельнулась у меня такая мысля, чтобы не курковать те хрусты, которые я в джипе срубил, а вот так взять и поделиться с Гусариком по-братски. Но вовремя вспомнил одну хорошую мудрость, какую услышал когда-то от старого «законника» Воробья: бойся первого порыва — он может оказаться благородным. Кирюха своё ещё наживёт, а мне, старику, деньжата нужнее. К тому же у нас чемоданчик имеется. Тоже, может, с сюрпризом.
— Гусарик, — намекаю, — чего нам с этим углом таскаться? Ковырнём его, выпотрошим — и скинем от греха подальше.
— Успеется, — отвечает Кирюха. — Он мне понту придаёт. С таким кейсом, да ещё в лепне забугорной, ни одна падла мусорская нас не тормознёт. Не кипишись, Леший, бабла у нас, как грязи, потерпи мальца. В первопрестольной чемодан распишем.
— Зачем такое — распишем? — говорю. — Можно раскоцать грамотно в две секунды. Вещь всё ж таки.
— Ну, раскоцаем, — согласился Гусар.
В МОСКВЕ МЫ С КИРЮХОЙ нашли уютный закуток в сквере на лавочке. Правда, с замками на чемодане пришлось повозиться. Один открылся быстро, а с другим долго ковырялись. Но обидно другое. Как распахнули «дипломат», так у меня рожа и скукожилась с печали. Нафарширован он был не пачками спрессованных хрустов, а каким-то голимым дерибасом, которому я и названия не подберу. Трубочки железные, коробки запаянные, документы в папке…
— Это чего же такое? — спрашиваю Гусара. — Давай хоть коробок раздолбим. Не просто же так народ весь этот бутор в чемодане таскал. Может, там брюлики или другие какие слёзки. Тогда мы в самую масть попали!
— Не хотелось бы, — тревожно возражает Гусар. — За брюлики нас будут гонять по всему шарику до самого полюса. А потом нашинкуют и скормят пингвинам.
У меня в брюхе заквакала вся ливерка. Это бывает, это нервное. Когда очко сжимается до размеров игольного ушка.
— Только я подозреваю, не камешки это, — продолжает Гусар, листая бумажки в папке. — Это какая-то навороченная научная хрень. И если мы будем в ней ковыряться, не исключено, что разнесём половину Москвы к шлёпанной матери. Оно бы, положим, даже и к лучшему, раздолбать этот ****ский куток. Но заодно накроются медным тазом два порядочных арестанта.
— Это кто ж такие? — интересуюсь.
— Я тебе потом скажу, — со вздохом отвечает Гусар. — Продиктую по буквам.
И тут до меня дошло, кого он имеет в виду.
