Но обратимся к более масштабным примерам. Мы уже показали, что в Средние века происходило бурное развитие городов и этот фактор имел большое значение для всей Европы. Бернар Шевалье (Chevalier) изучил важнейшие из «добрых городов» (города, которые находились в партнерских отношениях с королевской властью и были относительно независимы от прочих светских сеньоров). Он показывает, что этот термин и ряд городов, о которых идет речь, появились в XIII веке и утратили всякое значение в начале XVII века.
В прошлом самая известная попытка периодизации европейской истории была предпринята Марксом. Средневековье приравнивалось им к феодализму, и в этой перспективе оно длилось со времени падения Римской империи, которая характеризовалась рабовладельческим способом производства, до индустриальной революции. Определяемое так Средневековье характеризуется также тем, что в нем начинает действовать трехфункциональная индоевропейская схема, описанная Жоржем Дюмезилем. Ее можно обнаружить в Англии уже в IX веке, а в XI веке она победила вместе с формулой «oratores, bellatores, laboratores» — «священники, воины и крестьяне», — которая просуществует до созыва депутатов от трех сословий в канун Французской революции. После же индустриальной революции вступит в действие совсем другая трех-функциональность: выделение первичного, вторичного и третичного секторов деятельности, как их называют экономисты и социологи. Рассмотрим сферу образования: начиная с XII века возникают университеты, которые останутся практически неизменными до самой Французской революции; на уровне начального и среднего образования происходит постепенное насаждение грамотности, которое продлится до введения в XIX веке всеобщего школьного образования.
Это долгое Средневековье задается также и феноменом народной культуры, европейского фольклора, который появился в Средние века и просуществовал до фольклорного обновления XIX века. Например, сюжет об Ангеле и Отшельнике переходит из фаблио XII века в «Задиг» Вольтера и в бретонские сказания, собранные в XIX веке. Средневековье было, как мы видели, периодом господствующего положения христианства и Церкви. Бесспорно, первый крупный перелом произойдет в XVI веке с разделением христианства на католицизм и протестантизм. К тому же место и роль религии в различных европейских государствах не останутся до сегодняшнего дня неизменными. Но можно сказать, что вся Европа пройдет по отношению к религии приблизительно один и тот же путь, истоки которого восходят к Средним векам. Более или менее четко разделяются Церковь и государство: христианин отдает кесарю кесарево, то есть происходит отказ от теократии — в противоположность исламу или византийскому христианству; кроме того, повышается статус ребенка, женщины и мирянина, устанавливается равновесие между верой и разумом. Но эти факторы до Французской революции останутся в большей или меньшей степени скрытыми благодаря власти и влиянию Римской церкви, а также религии в целом, как католичества, так и протестантизма. Во всех этих сферах, как мы видим, разрыва, соответствующего Возрождению, не существует. Поэтому я предлагаю моим читателям рассматривать конец XV века всего лишь как важный промежуточный пункт в средневековой истории Европы.
До этого момента мы рассматривали становление и расцвет европейского Средневековья. Вполне законно будет остановиться именно здесь, в конце XV века, подвести итоги и выяснить, можем ли мы сказать, что современная Европа родилась в Средневековье.
Мне кажется, что в отношениях Европы и Истории есть два основополагающих аспекта. Первый — территориальный. История делается всегда на некоем пространстве, и культура развивается или распространяется на какой-то территории. В XV веке в основном завершается формирование европейского пространства, начавшееся с «великих завоеваний» эпохи раннего Средневековья. В XV веке на этом пространстве больше не осталось язычников и не было бы мусульман, если бы не началось турецкое нашествие. Это нашествие имело двойственный, противоречивый эффект. С одной стороны, над Европой нависает угроза. С другой стороны, коллективное самосознание складывается в процессе противостояния «чужому» не хуже, чем в результате сближений, происходящих внутри общества, так что даже если сопротивление Европы было не столь сильным, как хотел бы Пий II, турецкая угроза все равно явилась для нее одним из сплачивающих факторов. С этого времени европейские университеты распространяют знания схожего типа — от Средиземноморья до Балтики. Гуманизм, хотя ему и предстоит перейти с латыни на местные языки, пронизывает всю европейскую культуру, от Швеции до Сицилии. Антверпен выполняет функцию центра мира-экономики, который, как показал Фернан Бродель, еще долго будет оставаться внутриевропейским, пока не охватит своей сетью весь мир.
Остается один вопрос, на который нет определенного ответа, хотя сам вопрос в конце XV века формулируется более четко. Где проходит континентальная граница Восточной Европы? Прежде всего, надо заметить, что хотя европейцы, и особенно европейская элита, с большой тревогой восприняли падение Константинополя в 1453 году, оно не только явилось катастрофой для византийского мира и его концом (как принято считать в исторической традиции), но также, в долгосрочной перспективе, устранило одно препятствие для единства Европы. Ведь православие, которое существует на востоке Европы до сегодняшнего дня, теперь не связано с тем двойным — политическим и религиозным — центром, который представляла собой Византийская империя. Эта связь, потенциальная помеха для будущего объединения Европы, была в 1453 году парадоксальным образом устранена.
С другой стороны, славянские государства меняют свою территориальную политику, в результате чего ситуация с европейской восточной границей становится иной. Польша, вполне европейское государство, если иметь в виду ее обращение в христианство, объединившись с Литвой под властью польско-литовской династии Ягеллонов в конце XIV века, развивает политику территориальной экспансии на север (Пруссия), на восток и на юго-восток (Волынь и Подолия). В XV веке это государство распространится от Балтики до Черного моря.
Тем временем Россия, освободившаяся от монгольского ига, эволюционирует и становится единым государством, организованным вокруг Москвы. Иван III (1462–1505) продолжает объединение русских земель, подчинив себе Новгород (1478) и Тверь (1485). Он создает сильное централизованное государство, в котором действует крепкая административная и законодательная система, в частности «Судебник» — сборник законов 1497 года.
Итак, встает вопрос о том, что перевешивает, по мнению историка, в конце XV века: угроза, нависшая над европейскими достижениями предшествующего периода Средневековья, или перспектива будущего, «долгого Средневековья», как я его назвал? Я не закрываю глаза на превратности истории и учитываю важную роль случая, но, по-моему, потенциал, имевшийся у Европы в конце XV века, вполне поддается оценке. Мне кажется, что угроза исходит не от возникновения наций и не от религиозных разногласий, хоть они и рискуют перерасти в раскол. Надеюсь, в этой книге мне удалось показать, что Европа в Средневековье начала развиваться на основе реальностей, предполагавших одновременно и ее единство, и деление на «нации», хотя развитие понятия «суверенитет» и его практических приложений, начавшееся в XIII веке, добавляет еще одну проблему для европейского будущего. При этом конец монополии Католической церкви вовсе не означает конца общей христианской культуры и сформированных ею цивилизации и ценностей. Светская культура унаследует и будет развивать христианские ценности с тем же рвением, с каким станет враждовать с ними во время конфликтов, которые в конце XV века были еще впереди. Опасность же исходит скорее от вооруженного противостояния между нациями и от воинственного характера европейцев, который заметил и определил в древности еще Гиппократ. Кроме того, угрозу, без сомнения, представляют собой процессы экспансии и колонизации, которые начались в XV веке, а также взаимоотношения между Европой и ее владениями в остальном мире.
