Бейль вырвал листок из лежавшего на его столе блокнота.
— Представь себе, Ольга, я сам не знаю, на какой адрес в Варшаве ей писать! Не будешь ли ты добра написать его на этом листке? Садись в мое кресло.
Ольга взяла гусиное перо, обмакнула в чернильницу и начала старательно выписывать буквы. Кристина спустилась по лестнице и вошла в комнату. Ее лицо снова разрумянилось.
— Комнаты очень хороши, — сказала она. — Гораздо лучше тех, где я устроила вас в Смоленске! Я принимаю ваше приглашение. Мы вернемся завтра, сразу после полудня, и я с удовольствием с вами прогуляюсь, если у вас есть дамское седло. А теперь, — продолжала она, взяв дочь за руку, — извините нас, что мы уезжаем так скоро, но мне не хотелось бы слишком опаздывать на обед в Эксе!
Три дамы сели в экипаж, кучер несколько раз стегнул длинным хлыстом по крупам передних лошадей, и колеса экипажа пришли в движение.
Франсуа Бейль вернулся в свой кабинет и смотрел в окно, как карета удаляется от него по аллее, обсаженной подстриженными платанами, оставляя за собой двойной шлейф серой пыли.
* * *
Все следующее утро Бейль готовился к приему дам, которых ждал после полудня.
Лоррен, с изумлением узнавший графиню Калиницкую, отправился в соседнее имение, чтобы позаимствовать там дамское седло, а потом они с Бонжаном старательно вычистили лошадей — темно-рыжую для генерала и серую в яблоках кобылу, на которой будет кататься графиня.
Тем временем Бейль проверил состояние двух гостевых комнат. Они представляли собой анфиладу, занимавшую одну из сторон галереи второго этажа, над гостиной и кабинетом. В одну из комнат он велел поставить две кровати — для Ольги и ее гувернантки, в другую приказал Мадлен принести самое тонкое постельное белье, какое только есть в доме. Его удивляло, что маркиз де Лаффар так изысканно обставил мебелью комнаты, где никто никогда не жил. Наверняка это объяснялось его страстью коллекционера. А потом Бейль стал ждать.
Экипаж с гостьями прибыл около четырех часов. Графиня Калиницкая была одета в костюм для верховой езды по французской моде: длинная синяя суконная юбка с черной каймой, белая блузка и черный приталенный жакет с бархатным воротничком, на ногах сапожки, на золотистых волосах треуголка с загнутыми краями. Лоррен и Бонжан под уздцы привели лошадей. Кристина села боком на свою кобылку, погладила ее по шее, и всадники тронулись в путь в направлении горы Сен-Виктуар.
Они миновали величавый замок Вовенарг и поехали по обрывистой дороге, натягивая вожжи. Наклонив морды вперед, лошади резво несли их в гору. Наконец, они подъехали к первым домам деревни Пюилубье. Вокруг раскинулся великолепный пейзаж, вдали на горизонте мерцало море. Кристина хотела подняться дальше в гору, но Франсуа решил, что им стоит повернуть назад. Обратно они ехали медленнее; лошади спотыкались, упираясь передними ногами, из-под их копыт катились камешки.
После Вовенарга они пустили лошадей рысью. Встречавшиеся по пути немногочисленные крестьяне здоровались с ними, приподнимая шапки, и долго провожали взглядом элегантную и стройную фигуру Кристины.
В пути говорили мало; Кристину заворожил вид холмов и лесов. Вернувшись в Ла-Тур, она ушла, чтобы привести себя в порядок, в свою комнату, где был уже разобран ее чемодан.
Флоран накрыл ужин на террасе: зажег фонари, поставил на стол свечи в пузатых стеклянных колбах. Веял ветерок, нежный, как ласка. Кристина села спиной к стене, лицом к саду и винограднику, Франсуа устроился рядом с ней, Ольга и ее гувернантка, прогулявшиеся пешком по лесу, заняли места напротив. Мадлен во всей красе показала свои кулинарные таланты, отдавая предпочтение провансальским продуктам: помидорам, оливкам, ягнятине. Лоррен пришел проверить, как прислуживает за столом Флоран, и стал разливать напитки. Красное вино виноградников Экса, его холмов, Кристина предпочла розовому. Наступала ночь, отчетливо слышалось журчание воды, струившейся в фонтан во дворе.
Отъезд в Ниццу был назначен на восемь утра, и, поскольку конная прогулка по горам оказалась утомительной, Кристина пожелала отправиться спать. Гостьи и хозяин поднялись по лестнице и в прихожей второго этажа разбились на пары. Франсуа поцеловал Ольгу и проводил Кристину до двери ее комнаты. Собираясь пожелать ей спокойной ночи, он заметил, что она уже не так печальна, как прежде. Она улыбалась.
Он склонился к ее руке, и его губы почувствовали шелковистость ее кожи. Немного помедлив, они поднялись выше, к запястью.
Кристина смотрела на него, ничего не говоря, потом открыла дверь и вошла в комнату.
— Оставьте окно открытым, — посоветовал ей Франсуа. — Утром услышите, как поют цикады.
* * *
В половине восьмого подготовка к отъезду была уже в самом разгаре. Карета, запряженная четверкой лошадей, ждала перед входом. Один из кучеров, вооруженный деревянным молотком, постукивал им по осям экипажа, проверяя, в каком они состоянии. Мадлен пришла в комнату графини, чтобы уложить ее одежду.
Франсуа ушел к себе в кабинет, дожидаясь, когда выйдут дамы. Он хорошо выспался и с восторгом вспоминал красоты тех дивных пейзажей, которые они видели во время прогулки. Его мысли по-прежнему занимал рассказ Кристины. Где-то в груди, около сердца, он чувствовал тяжесть которая никак не исчезала, хотя со временем, наверное, сойдет на нет.
Услышав легкий шум, он встрепенулся. Это тихонько постукивала в дверь Кристина, прося разрешения войти. Бейль поднялся открыть ей дверь.
Она надела светло-серый дорожный костюм из легкой ткани, предназначенный для путешествия не по снегам, а по теплым странам, волосы уложила в высокий узел.
— Можно войти? — спросила она. — Мне нужно кое-что вам сказать перед отъездом.
— Разумеется, — ответил Франсуа. — Я и сам хотел вас повидать.
— Надеюсь, мой рассказ не слишком вас опечалил. У меня не было такой цели. Мне хотелось лишь сообщить вам кое-что, имеющее к вам отношение. Хотя, может, это служило для меня еще и предлогом приехать сюда, что снова увидеть вас…
— Нет, вы меня не опечалили, но показали меня в таком свете, что я сам себе противен. Во-первых, я презираю себя за неспособность понять, представить то, о чем вы пытались мне сказать в Варшаве. И, во-вторых, за мое слишком легкомысленное отсутствие в следующие месяцы. Хотелось бы мне, чтобы вы могли меня простить!
— Не говорите так, Франсуа; я совсем не то хотела вам сказать! Нас связывают… — она помедлила, подыскивая слова, — некие узы. Но это называется не прощением, а памятью.
Ее лицо прояснилось, почти засияло. Франсуа сказал себе, что в эти дни в Провансе в какой-то мере рассеялся густой туман, который до сих пор окутывал происшедшее в Смоленске.
Сидевшая перед ним Кристина взяла его руки в свои и, лукаво взглянув на него, сказала:
— Мне придется смутить вас еще раз, Франсуа. Можете думать, что это мои причуды! Помните, как я возле моего дома в Смоленске спрашивала вас, могу ли я присоединиться к вашему обозу? И вы покорно согласились?
