Слезы и лесть не помогают. Тогда Софи переходит к угрозам.
Двести восемнадцать писем. Естественно, она не желает, чтобы посторонние лица читали эти письма. Будет просто неприлично, если это случится. Она не хочет этого, напротив, она хочет сохранить незапятнанным имя покойного господина Нобеля…
Она хочет всего лишь миллион крон, точнее, сумму эквивалентную миллиону крон.
Наличными. В противном случае она продаст личные письма, скандальные письма, тому, кто больше за них заплатит.
И Сольман платит.
Шантаж сработал.
Так заканчивается долгая связь Софи Гесс с Альфредом Нобелем.
Она ухитрилась использовать его даже после смерти.
Суббота. 29 мая
Кошечка растянулась на солнце. Хлорированная вода бассейна стекала на подстеленное полотенце. Вокруг безостановочно носились и кричали дети, кричали на классическом, усвоенном в частных школах британском английском (она представила, как они едут в школу в сияющих «лендроверах», за рулем которых сидят их подтянутые загорелые мамаши, а сами они одеты в строгую форму с накрахмаленными воротничками).
Что-то в этом квартале прибавилось постоянных жителей. Надо подыскать жилье в другом месте.
Она поправила на носу большие круглые солнцезащитные очки и раскрыла «Космополитен». Интересно же, как стать сексапильной, стройной и богатой.
Прилетевший неведомо откуда мяч ударил ее по голове. От удара с носа едва не слетели очки. Кошечка вскрикнула, села и огляделась.
Мяч лежал рядом, а напротив нее стояли двое бледных полноватых британских мальчиков и испуганно смотрели на нее.
Кошечка улыбнулась.
— Это ваш мяч?
Они молча кивнули.
Она бросила им мяч.
— Держите, но будьте осторожны, ни в кого больше не попадайте. Кто знает, человек может и рассердиться.
Дети снова кивнули. Один из них подобрал мяч и пошел прочь, но второй, помладше, не двинулся с места.
— Откуда вы? — спросил он.
Кошечка, которая уже успела улечься на полотенце и раскрыть журнал, снова села.
— Я из Америки, — ответила она. — Из лучшей страны мира. Она лучше, чем Испания или Англия.
Она снова улеглась и демонстративно прикрылась журналом.
Обычно это срабатывало. Высокомерные европейцы терпеть не могут этих выскочек американцев.
Но сопляк не отставал.
— Но почему тогда вы там не живете?
Кошечка закрыла журнал. Он ее достал — этот бледный, веснушчатый, рыжий и, наверное, глупый, как и все они.
— Знаешь что? — сказала она, вставая и поднимая с земли полотенце. — Это хорошая идея, спасибо тебе большое.
Она улыбнулась мальчишке и направилась к выходу, расположенному дальше всего от ее апартаментов. Не стоит показывать всем у этого бассейна, где ты живешь.
— Что у вас с ногой?! — крикнул ей вслед надоедливый английский сопляк, но она сделала вид, что не слышит.
В квартирке было светло и прохладно. Она повесила полотенце (естественно, белое) сушиться в ванной, а журнал положила первой страницей вверх в плетеную корзину, стоявшую возле застланного льняным покрывалом дивана. Сырой и прохладный купальный костюм приятно холодил живот. Она не носила бикини. Слишком заметным был большой шрам на груди. Такие детали люди обычно хорошо запоминают. В тех случаях, когда ее спрашивали, откуда этот рубец, она говорила, что в детстве перенесла операцию на сердце. Хотя, если подумать, то она могла бы в таких случаях говорить и правду, потому что тем, кто спрашивал, жить обычно оставалось недолго. Несчастный случай на производстве: меня ранили, но это было так давно, что все происшествие уже забыто и надежно похоронено.
Кошечка прошла в спальню, включила компьютер, постелила новое полотенце на кресло, чтобы оно не промокло, и села. Войдя на сайт «Счастливых домохозяек», она поискала сообщение своего агента.
Да, ей пришло новое сообщение.
Дело дрянь. Сотри все содержимое с жесткого диска. Избегай старых компаний. Тебя опознала Бенгтзон Анника, Стокгольм, Швеция. НЕ ПОЛЬЗУЙСЯ БОЛЬШЕ ЭТИМ КАНАЛОМ СВЯЗИ.
Письмо было отправлено в девять часов тринадцать минут по центрально-европейскому времени, в том же часовом поясе. Иначе говоря, двадцать минут назад.
Кошечка прочла сообщение трижды.
Потом она выключила компьютер, выдвинула ящик стола и достала оттуда маленькую отвертку. Она отвинтила основание компьютера и извлекла из него жесткий диск. Он был серого цвета, а формой и размером напоминал сигаретную пачку. Теперь осталась одна только оперативная память. Вся содержащаяся в ней информация автоматически стиралась при каждом выключении компьютера. Взяв с собой жесткий диск, Кошечка пошла в ванную. Она сняла купальник и переоделась в темные джинсы и синюю футболку. Мокрые волосы связала в хвост, а темные очки повесила на горловину футболки.
Она давно это подозревала: ее агент никчемный тупой идиот.
Сотри все содержимое с жесткого диска. Можно подумать, что это поможет! Все данные можно восстановить, и тогда доступны станут все письма, все посещенные сайты, весь чат и все P-адреса — и того, и сего, и пятого, и десятого. Сотри все содержимое с жесткого диска? Поцелуй меня в трахнутую задницу!
Кошечка бросила жесткий диск в сумку и взяла со стола в прихожей ключи от машины. Сейчас ей было наплевать на отпечатки пальцев. На этой сцене она больше не появится.
Она закрыла дверь и пошла к выходу, не оглянувшись. Она никогда не оглядывалась. Думать надо о будущем, о будущих вехах и зарубках.
БЕНГТЗОН АННИКА,
СТОКГОЛЬМ, ШВЕЦИЯ.
Анника проснулась от слепящих лучей солнца, падавших ей прямо в глаза. Она вспотела так, что волосы влажными прядями липли к шее и спине. С минуту Анника лежала, не открывая глаз и прислушиваясь к звукам в доме. Где-то работало радио — обычный треп по П-1, сопровождавшийся шуршанием газет. Где-то шумели дети — кажется, ее дети.
Надо вставать.
Надо встать и собраться.
Надо поехать в ИКЕА и купить жалюзи.
Сделав неимоверное усилие, она сползла с кровати и пошла в ванную. Внизу насвистывал Томас. Фальшивая мелодия ужасно резала слух.
Впереди выходные. Провести их им придется вместе — без надежды спрятаться на работе.
Она натянула джинсы, рубашку с капюшоном и спустилась на кухню.
— С добрым утром, — сказал Томас, не отрываясь от газеты. — Кофе в кофейнике.
Анника подошла к столу и налила себе кружку.
— Не знаю, как быть с Вильгельмом Гопкинсом, сказала она. — Если он не прекратит пользоваться моим участком, как своей песочницей, то я сделаю какую-нибудь глупость.
