– И что же, ты теперь никогда не вернешься домой? Будешь здесь жить с басурманами?
– Насчет басурман полегче, – предупредила Лада.
– Что, товарища моего опасаешься? – спросил Егорка. – Не бойся, он мой друг.
Если бы не он, я бы тебя не нашел.
– Товарищ твой здесь не при чем. Обзывая мусульман басурманами, ты меня обзываешь.
– Ты-то здесь при чем?
– Притом, что я мусульманка, я ислам приняла.
– Что! Зачем? – изумился Егорка.
– Затем, чтобы выжить, к мусульманкам лучше относятся. В Коране сказано:
«Не женитесь на многобожницах, пока они не уверуют». Спроси у своего друга.
– Это так, – подал голос с балкона Али.
– Я собираюсь выйти здесь замуж, а на неверной никто не женится.
– А на басурманке женится?
– Женится.
– И все-таки полегче там, насчет басурман, – подал голос с балкона Али.
– Извини, друг, – крикнул Егорка. – Я думал, что ты не слышишь.
– Нет, я все слышу.
– Тогда скажи, что ты думаешь обо всем этом?
– Да нет уж, сами разбирайтесь, – лениво ответил Али.
– Кстати, друг твой женатый? – спросила Лада.
– Мой друг не женатый, но у него есть зазноба.
– А я против зазнобы ничего не имею. Мне муж нужен.
– На чужой каравай рот не разевай.
– Ну и ладно. Подумаешь. Неужели ты, Егорка, думаешь, что я со своей молодостью, красой и богатством себе мужа не найду?
Егорка не нашелся, что возразить, а вместо этого спросил:
– А откуда у тебя денег столько?
– Атабек дал.
– А че это он к тебе так расположился? У него вас целый гарем был, а он тебе и вольную, и деньги.
– Так он, можно сказать, у меня на руках помер. Его все бросили, челядь вся сбежала, кроме тех, кому бежать некуда было. Законная жена, стерва, при живом муже замуж вышла, разводные бумаги подделала.
– Это мы слышали, – буркнул Егор.
– Он даже на мне женился, – заявила Лада.
– Ну, это ты врешь.
– У меня с ним кэбин[135] есть? – в запале сказала Лада.
– Покажи, – потребовал Егорка.
– Не покажу, – отказалась Лада.
– Почему?
– А не хочу, меня может, оскорбляет твое недоверие, – заявила Лада. И, понизив голов до шепота, сказала: – Денег, Егорка, у меня много.
– Украла? – подозрительно спросил Егорка.
– Нет. Перуном клянусь, сам дал, сказал: «Ты, красавица, мои последние дни скрасила, все золото, что у меня есть, отдаю тебе». Он был хороший человек, только слабовольный.
– А чего это ты Перуном клянешься? – в сердцах бросил Егорка. – Ты уж Аллахом своим клянись.
Покойный правитель Азербайджана атабек Узбек оказался щедр по отношению к своей наложнице, судя по тому, как она обставила купленный дом, завела прислугу, охрану. Али и Егорку она одела и обула с ног до головы в лучшее платье, какое только можно было купить на рынках Нахичевана. Камис[136] из тончайшей ткани, саравил[137], кааба[138], из дорогих тканей. Фарджийаа с серебряным шитьем. Кроме того, она написала письмо в Табриз работорговцу, которому принадлежал Егорка, с просьбой продать ей права на исчезнувшего раба-саклаба и ожидала ответа.
Приятно все-таки иметь богатую сестру.
Али и Егорка оба не могли решить, что им делать дальше, оба находились в затруднительном положении. И поэтому оба бездействовали. Они пристрастились к охоте. Часто уходили из дома на весь день. Егор был прекрасным стрелком, и в редкий день они возвращались без добычи. Окрестности Нахичевана изобиловали дичью. В числе охотничьих трофеев были зайцы, птицы, лиса и даже один джейран, мертвые глаза которого укоризненно глядели на Али всю обратную дорогу домой.
В один из дней пущенная Егоркой стрела поразила селезня, и в тот же миг птицу догнала стрела, пущенная кем-то с другой стороны холма. Это увидел Али, так как Егорка уже бежал к месту падения утки. Подняв добычу, он с удивлением обнаружил в ней две стрелы и удивленно посмотрел на Али.
– Разве ты стрелял?
– Я нет, но кто-то с той стороны.
Через некоторое время раздался топот копыт, и их окружили всадники. Это были хорезмийцы. Один из них потребовал отдать селезня.
– С какой стати я должен отдавать свою добычу? – ответил Егорка.
– Разве ты не видишь в нем хорезмийскую стрелу? – настаивал мамлюк.
– Но вторая стрела принадлежит мне, и я попал в нее первым.
Егорка достал из колчана стрелу и протянул ее хорезмийцу.
– По охотничьему обычаю, если двое поразили цель одновременно, добыча принадлежит тому, кто ее нашел первым, но нашедший должен отдать свою стрелу.
– Да знаешь ли ты, кому принадлежит эта стрела, несчастный? – сказал хорезмиец.
– Отдай утку, – тихо сказал Али, незаметно толкая товарища.
– Вы кто такие? – спросил хорезмиец.
– Жители Нахичевана. А вы кто?
– Я амир-шикар[139], и твоя жизнь упрямец, сейчас висит на волоске.
Но Егорка, обычно кроткий и сговорчивый, заупрямился Всадники, группами по несколько человек, продолжали подъезжать, теперь их было не меньше полусотни. Али и Егорка оказались в плотном окружении. Благоразумнее было бы отдать утку и уйти подобру-поздорову. Но Егорка продолжал упорствовать.
Али понял, что настало время вмешаться в спор.
– Да будет удачен ваш охотничий промысел, господа, – сказал он, воздев руки к верху. – Кому принадлежит добыча, вопрос спорный, на вашей стороне сила, вы можете ее применить по отношению к нам, но это не прибавит доблести вам. Уступка слабым, – это признак силы. Разумно будет поступить именно так, как предлагает мой товарищ.
Однако слова Али не произвели впечатления на хорезмийца. Амир-шикар потянулся за саблей, и Али понял, что ему уже не нужно ломать голову над тем, как жить дальше. Но в этот момент чей-то тихий и спокойный голос произнес: «Возьмите у него стрелу». Голос принадлежал смуглому хорезмийцу, который подъехал несколько минут назад и слышал весь разговор.
