Медлить нельзя — дорога каждая секунда, и наш порыв неудержим. Болгарский пограничник, по-видимому, не успел опомниться, как его винтовка с длинным ножевым штыком была выбита из рук, а он сам повержен на землю. Один из разведчиков остается около лежащего, остальные, разделившись на две группы, бегут к заставе: одна — к ее ближайшему углу, другая — обтекает здание справа.
Окна заставы раскрыты. Около каждого из них остается по одному разведчику, остальные бегут дальше.
С тыльной стороны дома встречаемся. На секунду, что бы перевести дух, успокоиться, останавливаемся у небольшого крылечка, напоминающего наше, российское, а затем поднимаемся на него, и Канаев осторожно нажимает на дверь. Она бесшумно открывается, и мы вслед за Юрой попадаем в небольшой тамбур. На ощупь отыскиваем двери. В левую половину дверь не открывается, в правую — легко, но со слабым скрипом отворилась. Заглядываем в комнату. В ней темно, подслеповато светятся только окна. С трудом, но различаем справа стоящую вдоль стены пирамиду с оружием, слева — койку.
Слышим мерное похрапывание спящих солдат. Держа оружие на изготовку, входим в помещение и тихо, затаив дыхание, ступая с каблука на носок, тенями проскальзываем мимо пирамиды, отрезая им путь к оружию. Хоть и в сапогах, а ступаем так тихо, что и мышь не услышит. Присматриваемся. Койки заняты, но не все. Многих пограничников нет. Что снится болгарам в эти мгновения? И почему они спят? Спят безмятежно, спокойным сном, словно и не солдаты, а набегавшиеся за день дети. Какую подать команду, чтобы хозяева сдались, мы не знали, поэтому вразнобой гаркнули громко: «Хенде хох! Руки вверх!»
Болгары вскакивают и поспешно поднимают руки. Они в нижнем белье и хорошо видны, даже в полумраке, застывшие около своих коек.
Держа на прицеле, даем им возможность одеться, предусмотрительно перед этим осмотрев у каждого обмундирование и койку. У подофицера обнаружили парабеллум старого образца. У остальных оружия при себе не было. Вскоре они все обуты и одеты. По одному выводим их за помещения и выстраиваем перед зданием. Их девять вместе с ранее захваченным часовым.
Уже почти светло. Солнышко вот-вот брызнет лучами на курящийся туманом лужок.
Осматриваем жилое помещение, склад, конюшню. Осматриваем из интереса: как у них? А что делать с оружием, заставой — не знаем. Никаких указаний на этот счет не получали.
Посовещавшись, решили оставить все на своих местах.
Наконец, бросаем прощальный взгляд на болгарскую пограничную заставу и наискосок через луг, оставляя на нем широкий темный след, направляемся с пограничниками в роту.
Над изрезанной кромкой горизонта наконец-то появился яркий диск солнца. Хоть туман еще и продолжает борьбу с солнцем, но сдается, уступает и постепенно сползает, отступает к балке. Природа пробуждается. Алмазные капельки росы на изумрудно-зеленой траве, покрытой сизым налетом, напоминают о холодном рассвете. При косом освещении солнца они вспыхивают жемчужинами. Голубое небо и чистые четкие дали уже напоминают, что не за горами осень…
Весь день болгарские пограничники пробыли в роте, пользуясь наравне с нами услугами кухни. Они расположились рядом, только чуть в стороне. Нам было рекомендовано в разговор с ними не вступать. Но разве удержишь солдат от общения? К тому же любопытство брало верх.
Вначале мы с интересом рассматривали болгар: коренастые, среднего роста, чернявые. Одеты в темно-зеленые суконные брюки и гимнастерки, на голове — пилотки, увенчанные львом, тыльная сторона пилоток закругленная. Больше всего наше внимание привлекла их обувь. Портянки белые, толстые, шерстяные. В России похожие на них называли онучами. Обувью служили резиновые галоши с проушинами. Через них проходил тонкий, свитый из конского волоса черный шнурок длиною не менее пяти метров. Но еще в большей степени мы были удивлены, с какой быстротой и ловкостью, даже виртуозностью они обувались, наматывая шнур поверх портянок. Причем шнур не просто наматывался, а красиво укладывался, образуя своеобразный красивый орнамент. Наблюдаем за болгарами, но на их лицах не замечаем ни страха, ни растерянности, а только печать недоумения: почему они оказались здесь? Откровенно в душе мы испытывали к ним сожаление, даже чувствовали перед ними необъяснимую пока неловкость. Пытались разговаривать, но разговор, как говорят, не клеился, хотя в нем участвовали почти все и хорошо понимали друг друга. Конечно, языковой барьер существовал, но корни слов в основном были схожими, общими. Когда что-то было непонятно — прибегали к жестикуляции. В их и наших взглядах вскоре засветилось дружелюбие, а это главное.
Как бы там ни было, нам удалось узнать от болгар, что накануне к ним на заставу приезжал старший офицер и приказал: «Когда пойдут русские — не стрелять. Это наши братья!» На вопрос, почему их было мало на заставе, они ответили, что многих увел с собой начальник заставы.
— Д а, — подвел итог беседы Канаев, — не дай офицер такую команду, трудно предугадать, чем бы все это кончилось. Возможно, кого-то бы уже недосчитались. Узнав, что у нас находятся болгарские пограничники, в роту зачастили посетители из других подразделений. Не помогали ни уговоры, ни угрозы. Под пристальными, прощупывающими взглядами неловко чувствовали себя болгары. Трудно скрывать смущение и робость под взглядами людей, прошедших страшную войну и дошедших сюда, до болгарской границы. Поэтому дневальному приходилось особенно назойливых выпроваживать. Правда, на пленников наши болгары мало походили. Мы делились с ними куревом. У одного из них, по неопытности сделавшего большую затяжку, от моршанской махорки потекли слезы, и его долго мучил кашель.
Пограничники пробыли у нас весь день. Под вечер к нам пришел Матвеев и объявил болгарам, что эту ночь они проведут здесь, а затем на своей заставе будут продолжать службу.
Ночь прошла спокойно. Но еще до рассвета 8 сентября мы были на ногах. Вокруг все ожило, пришло в движение. Снова к дороге потянулись, вытягиваясь из укрытий, колонны войск. Раздавались негромкие команды, урчание двигателей, слышалась мерная поступь пехоты.
Тепло, по-братски прощаемся с пограничниками. Они сейчас уйдут на свою погранзаставу, а мы в составе 37-й армии — в освободительный поход. Впереди нас ждали цветы, улыбки и хлеб-соль болгарского народа. И как мы узнали позже, ни один советский солдат не погиб of болгарской пули.
Выйдя на открытое место на взлобке за лесом, наши знакомые пограничники еще долго приветливо махали то ли нам, то ли проходящим мимо войскам.
Счастливой вам службы, братушки!
…После перехода румыно-болгарской границы части дивизии, оставив позади Варну, двигаясь вдоль западного берега Черного моря, устремились на юг, к Бургасу. В него мы вошли 18 сентября. Двумя днями раньше в районе порта был высажен десант моряков Черноморского флота.
Войска шли сквозь людское море. На лицах встречающих — улыбки, радость, в руках цветы. Тротуары забиты до отказа. Мужчины и женщины скандируют: «Здоровее, братушки!»
Штаб дивизии разместился в городе, полки в крупных населенных пунктах. Но так продолжалось недолго. Скоро штаб дивизии со штабными подразделениями (разведчики, саперы, связисты) переместились ближе к турецкой границе.
