Разумеется, родные в Орле быстро припомнили строки в послании из далекого 1907 года с сообщением о том, как
«мы четверо — двое студенток и двое студентов — составили группу, занимаясь геологией» (1945, с. 381), благо указание «я знаком с моей невестой четыре года» хорошо совпадало с последней датой. Так или иначе, в перспективе наметилась смена жизненных планов, включая переезд матери и отчима в Париж вместе с сыном Шурой. Разумеется, последовала дополнительная информация о достоинствах будущей половины: «Если бы я не знал, что у нее очень хороший характер, то я не предложил бы жить всем вместе. Француженки, воспитанные в хорошей семье, получают строгое воспитание вообще и привыкают повиноваться сначала родителям, а потом и мужу… Ее знания являются для меня в высокой степени полезными и необходимыми. Никогда я один не смог бы сделать то, что легко могу делать теперь, работая совместно. Научная ценность нашего союза неоценима, громадна… Профессора очень довольны моим выбором. Мне говорят, что с такой женой я буду счастлив. Со всех сторон я слышу о ней самые хорошие отзывы» (там же, с 387). У полярного исследователя наметились очень важные перемены в личной жизни. Он писал в Орел, что «несмотря на такой успех, я ясно увидел, что в России мне нечего делать. Я буду работать для России и дальше, но жить там я не могу и не хочу. Решено, что я навсегда и окончательно поселюсь в Париже» (там же). Такой вот непростой выбор, на который он, несомненно, имел свое право…
В подтверждение своих намерений летом 1911 года он возвращается в Архангельск, поскольку Главное управление земледелия и землеустройства весной того же года вновь отпустило средства на очередную новоземельскую экспедицию, на этот раз для обследования южного побережья Новой Земли, в первую очередь Петуховского Шара с окрестностями для будущей колонизации. Как и прежде, Русанов выдвигал собственную программу — обследование Карского побережья Южного острова с последующим завершением маршрута в Маточкином Шаре. Это был смелый, но разумный шаг, позволявший избежать затрат времени на возвращение по уже пройденному пути к месту первоначальной высадки с рейсового судна в Белушьей губе. Подобного варианта Русанов старательно избегал после плавания к полуострову Адмиралтейства в 1909 году. Если, конечно, позволят льды Карского моря — но убедиться в этом можно было только в самом Карском море.
Ледовый режим этого таинственного моря, непредсказуемый для мореплавателей того времени, оставался одной из проблем, интересовавших Русанова, и, конечно, он старался наращивать свой морской опыт. В случае тяжелых льдов вариант возвращения в Белушью губу оставался, но в качестве вынужденного решения, поскольку существовала опасность ледовой пробки в южных новоземельских проливах. Очевидно, следовало быть готовым к любому повороту событий в стремлении не упустить благоприятный шанс.
Отпущенные средства ограничивали возможности исследователя как в выборе транспорта, так и персонала. На этот раз Русанов решил воспользоваться моторной лодкой под названием «Полярная» десяти метров длиной с осадкой менее метра и грузоподъемностью примерно в пять тонн с двигателем «болиндер» мощностью в пять лошадиных сил: для обследования неизвестных фарватеров среди массы малоизвестных островов и скал это было самое подходящеее судно. Другое дело — открытое восточное побережье Южного острова, однако опыт предшественников (прежде всего поход П. К. Пахтусова в 1833 году) позволял надеяться на успех и в этом районе архипелага. Необходимого груза оказалось так много, что он не умещался в «Полярной», пришлось взять с собой фансбот — промысловую лодку норвежской конструкции, чтобы тащить его за собой на буксире. Для работы на ограниченных, защищенных от волнения акваториях решили использовать разборную байдарку фирмы «Бертон», вполне оправдавшую себя. Численность экспедиционного состава (помимо самого Русанова всего два матроса, а также ссыльный из Онеги Э. П. Тизенгаузен в качестве топографа и метеоролога и мастер на все руки Вылка) соответствовала размерам судна.
6 июля «Королева Ольга Константиновна» оставила рейд Архангельска и спустя двое суток по спокойной погоде была уже у берегов Новой Земли, встретив на подходе к Белу-шьей губе полосу льда, которую преодолела без приключений. В процессе плавания Русанов обсуждал проблемы освоения Русского Севера с одним из пассажиров — вице-адмиралом Бирюлевым. Из Белушьей губы он отправил отчиму письмо следующего содержания:
«Дорогой мой Андрей Петрович!
Уже теперь нас окружают льды, которые могут не пустить нас далеко или заставят, может быть, даже провести эту зиму на Новой Земле. К такой зимовке я вполне подготовлен, так что за мою участь нисколько вы с мамочкой не бойтесь. Только в случае моей зимовки я бы просил из оставшихся моих ста рублей уплатить раз в три месяца за мою квартиру (теперь до осени уплачено), переслав деньги с просьбой…
моей невесте, адрес которой Mademoiselle Jean, 17, Boulevard Port-Royal 17, Paris. Это недалеко от того дома, где мы жили с мамой и Шуруней…
…Еще раз убедительно прошу вас, дорогие мои Андрей Петрович и мамочка, ничуть не беспокойтесь на случай моей зимовки. Со мной будут хорошие и надежные товарищи, с которыми не страшно зимовать, где угодно — хоть на самом полюсе» (1945, с. 388).
Суть письма ясна — предупреждение на случай развития событий по наихудшему варианту. Несомненно, указание на «хороших и надежных товарищей, с которыми не страшно зимовать…» относилось к Вылке, который всю жизнь (за единственным исключением пребывания в Москве под покровительством В. В. Переплетчикова) зимовал на Новой Земле и чей опыт уже оказался бесценным, тем более что у остальных участников экспедиции зимовочного опыта не было. Оставалось еще одно обстоятельство для беспокойства — в намеченном районе исследований никто из перечисленных лиц не бывал, даже Вылка, а проводника в Белушь-ей губе найти не удалось.
10 июля, высадив на рейде становища Белушья губа экспедиции Русанова и А. А. Свицына (последний имел самостоятельное задание на изыскания в Пропащей губе, перспективной на медь), «Королева Ольга Константиновна» ушла на север. В отчете эспедиции отмечено, что следующие дни были заняты оснасткой судна, перегрузкой, распределением багажа и закупкой у самоедов необходимых для экспедиции вещей — теплой одежды, главным образом малиц и оленьих шкур. Все время дул такой свежий ветер, что при слабом грунте якоря не держали, и «Полярную» сносило на берег. В результате был потерян якорь и пришлось, в поисках укрытия от ветра и волн, дважды сменить стоянку.
Еще хуже пришлось отряду Свицына, у которого лодку залило водой, причем погибли некоторые съестные припасы и многое другое. Коллегам, попавшим в скверную переделку, выделили немного сахару, чаю и еще кое-чего из самых необходимых продуктов. Непогода задержала выход в маршрут вплоть до 14 июля, когда в первой половине дня под мотором и парусами «Полярная» направилась на юг, оставляя по правому борту остров Подрезов, характерный ориентир на подходах к Белушьей губе с материка, постепенно на ходу «вписываясь» в восточное побережье большого плоского острова Междушарский, преподнесшего для начала сюрприз, отмеченный в отчете: «Здесь мы убедились в полном несоответствии карт действительности: по картам береговая линия северо-восточной стороны острова Междушарского пряма и проста, а в действительности мы имели случай убедиться, что здесь остров изрезан многочисленными заливами, глубоко вдающимися внутрь острова» (1945, с. 164). Если бы Русанов занялся исправлением неверных карт, это отняло бы у него время, тогда как подобная работа в будущем могла быть легко выполнена из Белушьей губы — поэтому от соблазнов легких «открытий» отказались без особых сожалений во имя достижения более масштабных целей, ограничившись отдельными высадками в процессе плавания и кратковременными прибрежными рекогносцировками, тем более что обстановка на юге пролива Костин Шар внушала опасения как из-за периодических встреч с отдельными льдинами, так и характерным «ледяным небом», запомнившимся по прошлым экспедициям.
