– Кандагар, Панджшер, Мазари-Шариф.
– Значит точно могли. Надо будет прояснить вопрос. Ну, давай, Степаныч, лапу. Да свой я, свой. Сейчас времени нет обо всем рассказывать или тельняшку на груди рвать. Сейчас надо срочно ложиться на курс.
"Если я снова принимаю черное за белое, тогда пора в богадельню какую-нибудь записаться”, – с волнением подумал летчик.
– Слушай, услуга за услугу, – продолжал Комбат. – Ты ведь тут на местности ориентируешься? Разузнал я про одно шикарное заведение, практически курорт. Это отребье давно любит всякие санатории, базы отдыха. Короче, есть где-то, поближе к горам, озеро, вокруг лес. На берегу бывшее оздоровительное учреждение.
– Ну да, санаторий. Так что?
– Сколько туда лету?
– Двести пятьдесят километров. А я делаю триста в час.
– Как насчет боекомплекта?
– Ничего себе заявочки. Я тебя две минуты вижу, а ты меня собрался на цель наводить.
– Ты пока лети нужным курсом, а я тебе в двух словах объясню, что почем.
* * *
На восемнадцать часов в санатории было назначено совещание. Бурмистрова не приглашали на такие мероприятия, и он не интересовался, кто из руководства должен присутствовать. Занимало его другое: чем кончилось дело в аэропорту Бина? Сыграла его идея или ее загубили на корню топорным исполнением? На место допустили всего двоих чеченцев, непосредственно задействованных в операции. Прямой связи с аэропортом у Бурмистрова не было, информацию он получал с некоторым опозданием.
После того как засланный фээсбэшник сгорел на нефтяном поле возле свалки. Бурмистров попросил забросить ему фотографию трупа. Но до сих пор не было никаких сведений о том, что таковой отыскался, и это обстоятельство начинало беспокоить.
Чеченцы придерживаются твердого правила: если ты не видел труп врага, значит он еще жив. Поэтому нет причин сомневаться, что место прочесали тщательно. Может быть, и сейчас еще не прекратили поиски. Если ничего не найдут, это плохая новость. Не могло там разгореться такое пламя, чтобы крепкий мужик обратился в труху, исчез без следа.
Бурмистров пробовал сесть за работу, но с удивлением обнаружил, что не в состоянии сосредоточиться. Выключив компьютер, сделал глоток минеральной воды, из которой заранее выпустил пузырьки газа. Он неторопливо спустился по лестнице, как будто ожидая чего-то.
У себя на рабочем месте он сидел в кроссовках и спортивных штанах. Не было необходимости переодеваться для пробежки вокруг озера. И потом, после пробежки тоже нет такой нужды. Во время тренировок он держит умеренный темп, при котором кожа не выделяет пота. От других несет потом, даже если они сидят на месте – это следствие скорее внутреннего состояния, чем физиологии.
После пробежки, с обновленным воздухом в легких, Бурмистров вернулся к себе. И тут узнал по телефону последние новости из аэропорта. Тут же почувствовал что-то странное. Запах – запах собственного тела. Считается, что собственный запах человек не ощущает или по крайней мере ощущает плохо. Но сейчас он впервые чувствовал свой запах.
Провел пальцами по лбу, шее. Сухая и эластичная кожа. Срочно в ванну, иначе запах не даст ему покоя ни на минуту.
Уже намылившись, он мысленно прикинул, сколько лететь от бакинского аэропорта до здешней обители. При большом желании “винт” можно пригнать минут за сорок. Откуда влезла в голову такая фантазия? Нет ведь никаких сведений, что пилот или пассажир знают о теперешнем предназначении санатория. И все-таки береженого Бог бережет. Бог, Аллах или кто там еще…
Смыл мыло под душем, наскоро обтерся махровым полотенцем. Запах перекинулся и туда, на полотенце. Бурмистров отшвырнул его подальше. Оделся, думая о том, что все эти вещи потом надо будет сжечь, запах уже не выветрится из них никогда.
Спустился вниз и вдруг услышал быстро нарастающий стрекот. Испытал удовлетворение – угадал ведь, предвидел. И одновременно раздражение – слишком быстро подлетел этот камуфлированный ангел смерти.
С ним, Ибрагимом Бурмистровым, ничего не случится. Но придется суетиться, мельтешить. И прилипший к коже запах делается все сильнее.
Несколько человек бросились к джипу, кто-то высунулся в окно, наводя в небо короткую, выкрашенную в зеленый цвет трубу. Вертолет накренился вниз и выплюнул два дымных шлейфа.
Ракеты ударили точно в фасад. Пара, потом еще одна. “В подвал? – мелькнула мысль, – А если завалит обломками к чертям собачьим? "
Сразу несколько стрелков пытались достать вертолет зенитными самонаводящимися ракетами, но щедро выброшенные ложные цели каждый раз уводили жало в сторону. А “винт” бил без продыху, молотил здание не только ракетами, но и пушкой. За пару минут фасад трехэтажного здания был разнесен на куски, и теперь ракеты летели в открывшиеся соты внутренних помещений.
От взрывной волны перевернулся вверх колесами битком набитый джип. Еще два автомобиля столкнулись в попытке выскочить за ворота. Крики и стоны раненых смешивались с проклятиями тех, кто еще пытался отстреливаться. Грохот разрывов перекрывал всю эту разноголосицу.
Стальное, клекочущее брюхо пронеслось, окутанное дымом, над головой – “винт” завивал этот дым спиралью. На миг показалось, что вертолет подбит, но он просто переменил позицию, чтобы вести огонь по уцелевшей части здания.
Черный сетчатый глаз кабины как будто вперился в Бурмистрова, отыскав его в неразберихе. И ракета полетела точно в него – он пригнулся не от страха, а по тому же инстинкту, по которому человек одергивает руку от раскаленного предмета.
От грохота заложило уши. Но, кажется, цел – надо только разгрести битый кирпич и куски штукатурки. Почему так тяжело, и пальцы липнут? Ясно, кровь. Там еще тело поверх кирпичного слоя и, может быть, не одно. Из лежачего положения не очень-то сдвинешь. Стало тихо. Улетела проклятая птица, успокоилась? Нет, просто ты перестал слышать.
Здесь нельзя оставаться, задохнешься. Те жалкие крохи воздуха, что просачиваются – с примесью дыма. Ни запах дыма, ни запах близкой крови не могут перебить твоего собственного запаха, от которого невозможно отвязаться.
Выбравшись из сдобренной кровью кучи, Бурмистров стал отползать в сторону. На пути попался труп с оторванными ногами. Белый излом кости, волокна мяса. Раньше трупы, даже в более жутком виде, действовали совсем по-другому. Теперь он содрогнулся.
Происходящее по-прежнему напоминало ад, внезапно воцарившийся на земле. Только раньше картины разворачивались под оглушительную мешанину криков, хрипов, грохота разрывов, под металлический ритм бешено вращающихся лопастей. Теперь, под аккомпанемент тишины они выглядели еще более зловещими. Как не правдоподобный немой фильм, как сон, из которого невозможно выбраться.
Чеченцы специально вырубили деревья и кусты с тыльной стороны санатория, чтобы охране проще было отслеживать ближние подступы к зданию. Теперь не только машины, но даже отдельные люди не могли преодолеть полосу, отлично просматриваемую сверху.
