В Смуту Печатный двор выезжал из Москвы, но затем, около 1615 года, возобновил работу в столице. Его каменные палаты располагались в Китай-городе, на Никольской улице. Для управления им было организовано особое государственное учреждение — приказ Книгопечатного дела. В середине XVII столетия заезжие иностранцы сравнивали Печатный двор с крупнейшими европейскими предприятиями.
На закате правления Ивана Грозного и при его сыне Федоре Ивановиче главным мастером книгопечатного дела являлся Андроник Тимофеевич Невежа. При государе Василии Шуйском типографом работал выдающийся «книжник», инженер и «литейных дел мастер» Анисим Радишевский. Во второй половине XVII столетия на Печатном дворе трудились два знаменитых книжника и просветителя: Епифаний Славинецкий и Евфимий Чудовский. Всё это персоны, отличавшиеся высоким уровнем образованности. Печатный двор на протяжении долгого времени был единственной по-настоящему крупной типографией России, и власти заботились о том, чтобы там работали самые просвещенные люди страны. Должность редактора на Печатном дворе (или «справщика», как тогда говорили) считалась весьма почетной.
С первых лет существования Китайгородской типографии тамошние редакторы занимались книжной «справой». Для средневекового русского общества эта работа значила исключительно много. На протяжении многих веков, со времен крещения при святом Владимире, Русь каждый день использовала богослужебные книги. Ими пользовались священники во всех храмах и монастырях — от богатейших столичных обителей до беломорских деревянных церковок, срубленных за один день. Для отправления разных треб, для ведения церковного служения на каждый день, каждую неделю, каждый месяц требуется целый комплект книг: минеи, триоди, октоихи, часовники, сборники молитв, апостолы, псалтири и, конечно, большие напрестольные евангелия. Книги эти переводились в разное время, и перевод был разного качества. Многие столетия их переписывали, делая ненамеренные ошибки и невежественные «добавки»; кроме того, сама богослужебная практика Православного Востока знала разночтения и вариации, далеко не всё было строго унифицировано. До середины XV столетия на Руси об этом не особенно беспокоились: был бы поп грамотен, была бы церковь, велась бы служба, а в нюансы вникать могли немногие, да и те, кто мог, не выказывали особенного желания. Все изменилось во второй половине XV века. Пал главный оплот восточного христианства — Византия. Вместе с нею под пятой турецких султанов оказались православные славянские земли. А на месте деревянной лесной Руси, разрозненной и ведущей бесконечные междоусобные войны, появилась колоссальная политическая сила — единое Московское государство. Ему суждено было стать цитаделью православия. Однако самое главное, то, что стояло в центре всей цивилизации, — богослужение — продолжало страдать пестротой, изобиловало искажениями.
Так вот, введение книгопечатания означало унификацию богослужебной практики в России. Справщики просматривали богослужебные книги, сопоставляли их с греческими, южнославянскими и старинными русскими образцами, ликвидировали ошибки, насколько хватало их знаний, и публиковали итоговое издание по благословению митрополита (затем патриарха) и указу царя. Рукописные книги, не проверенные и не имеющие благословения со стороны высшей церковной власти, резко теряли ценность.
Наверное, постепенно, за столетие-другое справа привела бы к желанному результату, если бы этой огромной работе не мешало несколько обстоятельств.
Во-первых, некоторые правки образованных и умных редакторов оспаривались, поскольку многим казалось, что они «рушат старину». А пользование греческими и иными нерусскими образцами не всеми воспринималось как благо. Население Московского государства, как и население любой другой цивилизации, чувствовало себя обособленным от всего прочего мира и не доверяло даже православным иерархам из числа греков, болгар, сербов. Ведь все эти народы были порабощены и утратили политическую свободу! А по логике религиозного сознания тех времен, это, с одной стороны, могло означать кару Господню за грехи, а с другой — подвергало их соблазну магометанства либо латынства… И случалось так, что справщики наказывались за свою работу. Однажды их даже позорили публично, на всю Москву, хотя впоследствии признали их правоту… Спорные моменты исправлялись в книгах, а потом приходилось возвращать старую версию, поскольку новая после очередной экспертизы все-таки представлялась старомосковским книжникам неверной.
Во-вторых, в патриаршество Никона (1652—1658) было сделано сразу несколько значительных исправлений, которые и стали одной из главных причин церковного раскола. Таким образом, книжная справа, дело, казалось бы, сугубо мирное, вызвала острый общественный конфликт. Движение староверов сопротивлялось «новинам», а Церковь постепенно вводила очередные изменения. Обе стороны проявили большое упорство, а правительство еще и большую жестокость. Проводилась жесткая политика на замену старых, неисправленных книг новыми и на подавление старообрядчества. У каждой из сторон была своя правда: Церковь стремилась очистить православие от наносных искажений, приблизить его к греческим вариантам, занять подобающее ей место в оркестре древних христианских церквей; но, может быть, слишком много шагов было тогда сделано под влиянием самоуверенных греческих архиереев. Старообрядцы же искали справедливого отношения к старине, к вероисповедным традициям, однако при этом их вожди повели настоящую войну против собственного священноначалия, ударились в мятеж…
В данном случае важно прежде всего то, что Печатный двор оказался на перекрестье главных культурных потоков, захлестывавших Москву. Здесь сосредоточивалась московская ученость, здесь постепенно росло крупное книжное собрание.
Неслучайно именно тут возникло и первое значительное собственно русское православное учреждение, связанное с просвещением. В дальнейшем ему суждено было стать плацдармом для самостоятельного, незаемного направления просветительских усилий.
* * *
Первым крупным училищем повышенного типа стала школа иеромонаха Тимофея, учрежденная на Московском печатном дворе в Китай-городе.
Личность иеромонаха Тимофея изучена отечественными историками очень и очень недостаточно: в его биографии обнаруживается больше загадок и умолчаний, нежели точно установленных фактов. Между тем судьба этого старомосковского просветителя представляет немалую ценность для истории русской культуры — хотя бы потому, что он первым среди всех русских ученых мужей назван в источниках «ректором». Ну а для жизнеописания царя Федора Алексеевича эта персона имеет ключевое значение. Государь и патриарх дали Тимофею высокое звание и способствовали успеху его деятельности.
Впервые имя Тимофея всплывает в связи с секретной миссией чудовского келаря Саввы, отправленного в 1666 году к православным греческим иерархам.
В цели миссии входило окончательно решить вопрос о Московском патриаршем престоле, оставленном Никоном за восемь лет до того. Необходимо было также добыть для Москвы опытного греческого учителя (чего сделать не удалось) и решить ряд разведывательных задач. Тимофей, сын иеромонаха Иоанникия, играл в составе русского посольства второстепенную роль. Домой он вместе с Саввой и другими чинами церковного представительства не вернулся.
