— Чудак! — ответил Макогоненко. — Вот тебе прекрасный случай познакомиться.
Короче говоря, мы отправились на Фонтанку.
Подойдя к дому, где жила Ахматова, Макогоненко оставил меня на улице, а сам вошел в дом. Через некоторое время он вернулся, ведя под руку Анну Андреевну.
Ахматова посмотрела на меня, как мне показалось, с некоторой опаской. Но Макогоненко тут же представил меня как друга Берггольц, Германа, Шварца. Анна Андреевна сразу успокоилась. Хотя Ахматовой еще не было шестидесяти, шла она нелегко, не могла справиться с дыханием. Мы с Макогоненко то и дело замедляли шаг.
Ольга встретила Анну Андреевну, что называется, с королевскими почестями.
Когда Ахматова вошла в комнату, все стояли с бокалами в руках. Анна Андреевна опустилась на подготовленное для нее место (не села, а именно опустилась). Шварц сказал тост в ее честь — на этот раз серьезно, без тени юмора.
Новогодняя встреча продолжалась.
Но течение ее неуловимым образом изменилось.
Все мы были те же самые, что час назад, и в то же время как будто совсем другие. Все было по-прежнему и в то же время совсем иначе.
Я подумал, что это ощущение возникло, быть может, у меня одного: я впервые видел Ахматову вблизи и не мог не чувствовать себя при ней несколько скованно. Но и остальные вели себя сейчас не совсем так, как раньше. В чем состояла разница, я не взялся бы определить, но что она была — мог поручиться.
Только в поведении Ольги не ощущалось никакой перемены. Она вела себя с полной естественностью и свободой. Хлопотала вокруг Ахматовой, то накладывая ей салат, то наливая коньяк или водку. По всему видно было, что общение с Анной Андреевной давно стало для нее бытом и сегодняшняя встреча за новогодним столом — лишь одна из многих других.
Потом я понял, что поведение Ольги определялось не только тем, что он привыкла к встречам с Ахматовой. Она вела себя непринужденно главным образом потому, что чувствовала себя с ней на равной ноге.
За нашим столом сидели Шварц и Герман — писатели, чей талант Ольга, как мы знаем, ценила достаточно высоко. Но под стать Ахматовой все-таки была здесь она одна. Являлось это осознанным убеждением или подсознательным чувством — не все ли равно? Важно, что Ольге так казалось. Право на равенство с Ахматовой Ольга завоевала тем, что было пережито ею за последнее десятилетие, и тем, что было создано на почве пережитого. Ахматова всегда была одной из достопримечательностей Петербурга — Петрограда — Ленинграда. Теперь такой же достопримечательностью стала Берггольц.
Если бы кто-нибудь в эту минуту сказал Ольге, что она ощущает себя наравне с Ахматовой, Ольга — не сомневаюсь! — стала бы яростно возражать. Но независимо от сознания и воли это ощущение до самого конца неистребно гнездилось в душе, «в ее немых глубинах», как — по совсем другому поводу — удивительно точно сказала Берггольц.
Между тем тосты следовали один за другим. Все они так или иначе были теперь за Ахматову. Шварц продолжал шутить, мы по-прежнему отвечали ему улыбками и смехом, но и это выглядело сейчас не так, как совсем недавно.
Было уже очень поздно — или очень рано? Наставала пора расходиться. Казалось, все тосты за здоровье Ахматовой сказаны. Вдруг Герман потребовал, чтобы мы вновь наполнили бокалы.
— Дорогая Анна Андреевна, — сказал он, вставая и вслед за собой поднимая всех нас. — Мы вас очень любим и хотим, чтобы вы услышали это еще и еще раз. Вы для нас всегда были и навсегда останетесь великим русским поэтом. В русской поэзии были Пушкин, Лермонтов, а теперь есть вы. Вы — законная наследница их славы.
С повлажневшими глазами Герман подошел к Ахматовой и с нежной почтительностью поцеловал ей руку. Анна Андреевна поистине царским жестом полуобняла его и поцеловала в лоб.
Новогодняя ночь кончалась. За окном занималось первое утро 1947 года. (5)
Владимир Немоляев
Сорок лет спустя
Когда начинаешь вспоминать свою жизнь в кинематографе, которому отдано шестьдесят лет, прежде всего, приходят на ум какие-то детали из истории создания картин. И разве можно это забыть — радостный и тяжкий труд, творческие терзания, ошибки и удачи, встречи со зрителями…
Снято порядочно фильмов, среди них и «Машина 22–12», первая стереоскопическая комедия, и «Старый двор» с участием Карандаша, и «Морской охотник», фильм из времен войны; но самым дорогим для меня был и остается «Доктор Айболит», кинокомедия для детей, снятая по сценарию Евгения Львовича Шварца в 1935 году (1).
Киносказка по жанру да еще гротесковая, эта картина для меня оказалась и самой сложной и самой любимой.
Вторая половина 30-х годов. Шла реорганизация киностудии «Межрабпомфильм» в «Союздетфильм». Отныне снимать предстояло только фильмы для детей. Перед самой реорганизацией, проходившей трудно и мучительно, поскольку дело было новое, опыта ни режиссуры, ни сценарный отдел, ни другие работники студии не имели никакого, я снял кинокомедию для ребят «По следам героя» (2) — и был сразу зачислен в «детские» режиссеры.
В дирекции мне вручили сценарий «Доктор Айболит», написанный Е. Шварцем по мотивам широко известной сказки Корнея Чуковского. На размышления дали три дня.
Сценарий мне очень понравился мягким и добрым юмором, великолепными диалогами, четко очерченными характерами персонажей. Вместе с тем сценарий был настолько необычным, что нечего было и думать снимать его в старых традициях: с одной стороны, гротесковые образы разбойников, с другой, абсолютно реалистический образ доктора Айболита. Как их совместить; как должны выглядеть персонажи; как их нужно играть; каким показать корабль моряка Робинзона или пиратский корабль «Гром и молния»? Ничего подобного на экране ранее не было!
Я промучился три дня и решил: откажусь от сценария. На следующее утро был трудный разговор с директором.
— Придется снимать этот фильм — вы же только что сделали смешную детскую комедию…
— Я не знаю, как снимать «Айболита»!
— Я тоже не знаю, но вы режиссер! Вы ведь любите студию? Очень хорошую студию, у которой очень тяжелые времена перестройки? Это очень сейчас важно — запустить в производство детскую картину. И есть такое слово — надо! Надо, Володя!
Первый раз он назвал меня по имени… В глазах его была надежда и просьба. И я согласился. Прошло пятьдесят лет, но и сегодня я ему благодарен за тот разговор…
Когда я вернулся домой, совершенно не в себе, меня встретила озабоченная жена с крошечной дочуркой на руках. Светлана посмотрела на меня своими голубыми глазками, радостно улыбаясь беззубым ртом… Если бы она могла понять, в какое сложное положение попал ее отец!
